Он услышал свой крик безумный вопль куницы, и в следующий миг обнаружил, что забрался, похоже, единым скачком на груду влажных пачкающих брёвен. Прижался к ним и затрясся.
Не бойся. Эй! Слышишь? Куда ты делся? и голос хихикнул. А, вижу. Ты сел почти на перископ.
Голос призрака не призрака, земли был звонким и мальчишеским.
Уйди. Изыди! Кыш!
Я не могу уйти. Я здесь живу.
Тогда не ешь меня, мольба вышла жалкой.
Горячие позорные слёзы побежали ручейками по щекам. Рыжий выдумал чушь, колюче-обидную глупость: подобный страх беспомощный, и от него не мочатся в штаны, а просто по-детски ревут. Хотелось свернуться клубочком и выть.
Ну, что ты Не надо! голос заволновался.
Слова долетали, как сквозь пелену.
не ем, не злой, не страшный, и вообще я маленький! Я тоже ребёнок, представь? Но я ох, зазвучало отчаяние, я не могу к тебе выйти. Я не могу наверх, наружу. А ты пришёл сюда. Какой ты смелый.
Слёзы разом иссякли.
Горелая кора испачкала рубашку и штаны. Потрясение ещё оставалось холодом по хребту и мурашками, каменным комком в груди. Храбрец в чужих глазах, обычный трус на деле поднял голову. Сел, поджав ноги, как будто голос мог, прорвав опалённую землю, схватить, и растерянно замер.
Всё хорошо, сказал голос. И погрустнел. Но не для меня.
Почему? говорить в обозримую пустоту было странным. Почему ты сидишь под землёй? Ты человек?
Наверное, голос ответил только на половину вопроса. Должно быть, человек. Предки были людьми, и я, значит, тоже.
Мои предки жили у кривой земли, сразу вспомнилось. Но случилась трагедия. Что-то изменило лес, отчего жить в нём и рядом стало невозможным.
Да, голос выдохнул. Это был мой дом. Свалился с неба.
Но дома не летают!
Смотря какие, голос вдруг запнулся и стал суетливым, напуганным. Ну, нет Они снова идут! Мне нельзя говорить. Поймают отругают. Но ты подожди, пожалуйста! он затих, исказился и опять зазвучал очень близко. Пожалуйста, приди! Приди завтра! Я ещё не общался с человеком из верхнего мира. Я, тоска резанула, я так мечтал об этом. Меня зовут Дэн.
Айвар. Лучше Айви. Дэн, значит Эй, Дэн?
Кривая земля исходила туманом. Молчала.
Звенящий заморозок тронул серебром речные травы. На самой заре охотники уже были там: утки готовились встать на крыло и покинуть реку, потому что приближались холода. Солнце по-прежнему ярко светило, но воздух стал другим. Пронзительным и строгим. Айви старался изобразить его Дэну. Получалось не очень.
Свежий и жёсткий. Уже без тепла.
А у меня тут сухой. И пахнет железом.
Хотел бы я, чтобы ты вдохнул воздух по-настоящему.
Не надо, Дэн испугался. Я умру от этого.
Прости, пожалуйста. Я забываю, что тебе нельзя.
Я тоже, Айви. Смотрю на лес и очень хочу выйти. Рубку-шестнадцать засыпало, кстати.
Сколько у вас комнат осталось?
Триста тридцать одна.
Дэн зашумел, задрожал и вернулся. Айви привык «помехи».
Мона ругала Джексона. Снова. Она считает, что он делает из грибов самокрутки. Джексон, конечно, вечно шарится по тепличному комплексу, но не ради вёшенок он не любит их. Мона глуповата и не видит, что сын там гуляет с девчонкой.
Девчонки, Айви фыркнул. Какой от них толк? Они дуры!
Джексон полагает по-другому. Может быть, он сам дурак.
Может.
Дэн рассмеялся.
Услышит убьёт.
А мы ему это не скажем.
Ладно Ещё что? Библиотечные поднимают вопрос о продлении дня. Им неудобно при аварийном освещении. Лишняя нагрузка на генераторы плохо, и вряд ли Совет согласится, но библиотечные не только летописцы и те, кто бегает от жизни в выдумки. Ещё учёные. Я говорил про костюм? Так вот, они постоянно работают, чтобы сделать новые фильтры.
Учёные упорные, Айви сказал уважительно.
Но только я волнуюсь.
Айви завозился на брёвнах и обхватил себя руками. Туман был редким, однако влажный воздух леденил. Говорить не хотелось, но Айви сделал это честно, как Дэн просил его:
Я ездил с горшечниками. Нет, мне жаль, Дэнни у озера нет ваших. Я бегал по дворам и смотрел. Ещё спросил у местных тёток и у столяра. Смотрели на меня, как на тронутого. Люди в костюмах не приходили туда.
Фильтры не помогают. И не помогут от этого воздуха. Даль тоже умрёт.