Другие «императоры» ничем особым себя не проявили. Ни казаки Метёлка, ни Максим Ханин, ни Фома Мосягин, ни крестьянин Сергеев. Все они пополнили ряды «Петров Третьих» в Нерчинске. Выделялся среди остальных разве что только основатель секты скопцов Кондратий Селиванов. До сих пор ходит легенда, что в 1797 году он встречался с Павлом I.
Как же ты стал моим отцом, если сам себя оскопил? спросил якобы император.
Греху я не отец, якобы с достоинством ответил Селиванов.
Забугорный «император»
«Петр III» четыре раза появлялся за границей. Но самый большой фурор произвел забугорный самозванец в Черногории, которая вела борьбу за независимость с турками. Настоящего имени своего он никому не открыл, приказав звать себя Стефаном Малым.
«Узнал» в нём «чудесно спасшегося» русского императора русский офицер Танович. Сходство с портретом Петра III нашли и черногорцы. И избрали сельского знахаря своим правителем.
Надо сказать, правил он очень толково. Прекратил междоусобные распри, заключил перемирие с турками и Венецианской республикой, но это вызвало недовольство со стороны фанатиков-исламистов. На самозванца было совершено несколько покушений. Одно из них закончилось причинением тяжких увечий и слепотой, а последнее смертью. В 1781 году грек Станко Класомунья зарезал Стефана Малого, когда тот спал. Это был лазутчик турецкого султана.
Пугачёв в Работках
Летом 1774 года после поражения под Казанью Пугачёв направился в Нижегородскую губернию, чтобы пополнить свое войско и, возможно, идти дальше, к Москве. Нижегородский губернатор Ступишин страшно перепугался. Город охраняли только гарнизонный батальон неполного состава, да инвалидная команда.
Ступишин не знал, что делать. Пугачёвцы заняли Курмыш и стали истреблять дворян. При этом зачитывался «Манифест: «Повелеваем сим нашим именным указом: кои прежде были дворяне в своих поместиях и вотчинах, оных противников нашей власти и возмутителей империи и разорителей крестьян ловить, казнить и вешать и поступать равным образом так, как они, не имея на себе христианства, чинили с вами, крестьянами» (Лимонов Ю. А.,Мавродин В. В., Панеях В. М.
Пугачев и пугачевцы. Ленинград, издательство «Наука», 1974).
Такие же «манифесты» рассылались по всей губернии. И губернатор обратился к архирею Антонию с нижайшей просьбой. Духовенство, как он считал, должно разъяснять народу «для удержания пустых разглашений о воре и злодее донском казаке Емельяне Пугачеве, который в обман и смущение простаго народа дерзает называться высоким именем покойнаго императора Петра III.., чтобы о сем злодее Емельяне Пугачеве и его обмане всякий был сведом» (ЦАНО).
Но народ почему-то не верил никому. Вожака бунтовщиков боялись, наверное, точно так, как и царских карателей.
В июле 1774 года Пугачёва ждали в селе Работки Макарьевского уезда. «Воспользовавшись общим наэлектризованным настроением, писал краевед Александр Гациский в историческом очерке Прежде, один работкинский парень, весельчак и озорник, вздумал, для потехи, разыграть роль Пугачёва: односельчан своих попугать и себя потешить» (Александр Гациский. Нижегородский летописец. Нижний Новгород, издательство «Нижегородская ярмарка», 2001).
Дед Василия так звали «приколиста» тех лет когда-то был рекрутом. У него сохранился мундир, и Василий, напялив его, повязал голову полотенцем, взял две печные заслонки и поскакал на лошади в поле, где жали рожь крестьянки. Гремя заслонками, он зычно крикнул:
Эй, бабы, девки! Разбегайтесь скорее! Сам Пугач к нам жалует.
Какой тут перепуг случился не описать. Женщины бросились кто куда. Одна беременная женщина упала в канаву и тут же родила, кто-то серпом поранился
Но никакого предводителя бунтовщиков в Работках так и не объявилось. И сельчане поняли, что их жестоко разыграли. Василия выпороли. А кличка «Пугач» приклеилась не только за ним, но и к его потомкам. Сегодня в селе Пугачёвых не один десяток.
10 ДНЕЙ И ВСЯ ЖИЗНЬ
Второй женой Емельяна Пугачёва стала при живой первой супруге казачьего атамана 17-летняя Устинья Кузнецова. Пугачёв называл её «императрицей». Похоже, он искренне верил в легенду, придуманную им самим.
Неразгаданная тайна
Чем очаровала вождя бунтовщиков Устинья Кузнецова? Этот вопрос волновал Александра Пушкина, мемуариста Филиппа Вигеля, других историков и литераторов. Всего десять дней длилось счастье Устиньи и Пугачёва, но за эти дни одному пришлось расплачиваться головой, а другой вечной неволей.