ХХХ
У кого-то мыслеформы,
У кого-то мыслеобразы.
В голове моей веселой
Поселились мыслекурицы.
В пять утра пернатым облаком
Шумно прыснули с насеста,
Понеслись, пружиня лапками,
По пыли, по теплым улицам.
Суматошно, оглоушенно
Раскудахтались о вечности,
И, бессоницей задушена,
По Пути бреду я Млечному.
Под ногами бестолковые
Мыслекурицы мешаются
И душа моя с готовностью
Быть пернатой соглашается.
Чтобы с легкостью беспечною,
Звезды склевывая яркие,
Превратить дурную курицу
В птицу мудрую и жаркую.
Кристаллическая решетка
Я не датирую свои стихи, не отмечаю лет, потому что не верю в линейность времени. Мне нравится думать о себе, как о части мироздания, где сущее не перестает во что-то превращаться и никуда не исчезает просто так.
Давным-давно, в школе один факт потряс до глубины души: алмазы по химическому составу то же самое, что уголь или графит Отличие в кристаллических решетках. В графите атомы навалены слоями, а в алмазе расположены в виде октаэдра.
Мои чувства были уподоблены черному куску угля, тоже не имели прочных связей: радость и покой зависели от трезвых состояний родителей, в любой момент надо было быть готовой сорваться с братишкой и нестись куда-нибудь к бабушке на другой конец города за любовью и тишиной, оставляя за собой графитовый след черной полосы жизни.
И даже когда я лучше всех училась, танцевала, бегала, дружила и выполняла поручения, это было горение угля. Я завидовала детям из благополучных семей. Им не надо было доказывать своего права на любовь и признание, их и так любили за тройки и четверки, их наряжали и возили в другие города в отпуск, праздновали дни рождения, куда приходили другие дети и трезвые родственники.
Совпадение угля и алмаза по сути подарили надежду. Я начала учить химию, чтобы найти свою формулу превращения черных слоев в сияющие грани стройных восьмигранников. Как то надо было выбираться из одной решетки в другую.
ХХХ
Я была углем когда-то,
В топках опыта горела,
Рассыпалась легким пеплом,
Тихо таяла и тлела.
Время пепел спрессовало,
Обожгло и придавило.
Только я не задохнулась,
Не исчезла, не унЫла.
Я жила и расправляла
Грани духа в теле бренном,
И слезами отмывала
Веру, что душа нетленна.
И однажды, тихим утром
Как-то правильно и сразу
Вдруг воскресла и проснулась,
В пыли угольной алмазом.
Ехал грека
Очарование рифмой началось с детского стихотворения про Греку. Как-то в одно из радостных утр мама прочла его. Оно тут же отложилось в памяти и нарисовало картину: в лодке едет некий Грека
«Мама, Грека это кто?» спросила я себе на счастье. И моя строгая и обычно мрачная мама пустилась в долгий рассказ о богах и героях. Эпоха за эпохой, интрига за интригой, бесконечная лента новостей, смертей, побед и поражений. Сплетение земной и небесной жизней, подвиги, подвиги, подвиги И моя красивая и умная, когда не пьяная, мама «Откуда ты все это знаешь?» мама сама была очарована моим восхищением. «От верблюда. Всех радостей было одни книги. Родители уйдут на работу, а я поставлю будильник и читаю. Налью чай, отрежу хлеба с сахаром, ем и читаю. Будильник зазвонит прекращаю и делаю все дела по дому за час. А в школе хорошо училась, чтобы быстрее всех выполнить задание и весь остаток урока читать».
Эта схема экономии времени отпечаталась в моей пятилетней голове. Уже в семь лет я тоже ставила будильник и научилась распределять дела поминутно, чтобы выкраивать время на себя и свои занятия.
Учителя не могли смириться с тем, что Лена Степанова, выполнив два варианта на «отлично», утыкалась в книжку на коленях. Попытка отобрать чтиво вызывала мгновенную мутацию: из девочки с бантами я превращалась в свирепого монстра и рычала, что книгу не отдам. Маму вызывали в школу за то, что ребенок читает на уроках, как запойный алкоголик. Вместо понимания натыкались на ее недоумение «ну она же успевает по предметам, пусть читает». В конце концов отстали. Моя подружка с сочувствием относилась к тому, что иногда я просила ее держать меня и вести домой, как слепую тогда можно было и по дороге на ходу безопасно читать (вслух для всех) еще 15 минут.