И он принялся изо всех сил охаживать их палкой, которую они приготовили для него. Тяжеленькая такая, увесистая И чем дольше бил, тем больше ему это нравилось, тем глубже он погружался в исступление. Никогда прежде не было у него таких садистских наклонностей, он не узнавал себя, но удовольствие получал глубокое и незнакомое. Пацаны давно уже не сопротивлялись, а только сжались в окровавленные комочки и глухо постанывали. Андрей вспомнил, что у него есть кинжал и собственный нож пришла идея проверить, каково это, когда лезвие входит в живую плоть. В конце концов: кто с кинжалом придет, тот кинжалом и порезан будет.
Он достал из кармана складной нож и раскрыл его, а из-под ремня вытащил отобранный кинжал. Присел. Избитые не шевелились. Возникло сомнение вонзать с размаху или медленно, наблюдая, как остриё уходит в тело? Странное сомнение убивая, убивай!..
«Маньяк я, что ли?», холодно подумал он и решил опробовать оба способа. Занес кинжал для удара, закричал с ощущением внутреннего восторга: «Умри!!!» и вдруг почувствовал, что не может сдвинуть руку, словно она вросла в бетон. Подергался ничего не получается. Тело дергается, а рука ни на миллиметр. Попробовал пошевелить рукой со складным ножом то же самое. И тут Андрею стало страшно. Во-первых, от своей скованности чем-то невидимым и оттого еще более леденящим. Во-вторых, до него вдруг дошло, во что он совсем недавно превратился, и эти темные глубины его испугали не меньше, чем внешнее вмешательство. Оно-то как раз нелогично осозналось чем-то спасительным. Андрей понял, что всего одно движение руки отделяло его от собственной смерти. Опять нелогичный вывод, но прочему-то он был уверен, что, убив первого же пацана, убил бы себя, а убив остальных, лишился бы всякой возможности воскрешения. Какого такого воскрешения?..
Руки вдруг обрели подвижность, и занесенный кинжал выпал из разжавшейся ладони, воткнувшись острием в землю. Андрей заткнул его за ремень, а нож сложил и убрал в карман. Присмотрелся к своим жертвам вроде дышат. Надо оказать первую помощь и скорую вызвать!
Домовой понял, что этот спасен. Пора приниматься за следующего.
Мадам Луиза де ла Манш проснулась в своей роскошной постели от того, что услышала ласковый мужской голос. Давно она не слышала столь приятных мужских голосов. В первый момент она даже не осознала, о чем он просит или чего требует, просто, сердечко ее неровно забилось, и к лицу прилила кровь. Но в следующий момент она уже осознала суть его просьбы-приказа:
Умри! бархатным баритоном нежно просил он. Умри и мы будем вместе
Кто ты? испуганно и одновременно очарованно прошептала она.
Умри-и-и, призывно умолял он, и она почувствовала, как холодеют кончики пальцев на ногах, хотя лицо по-прежнему горело. Умри-и-и и это звучало для нее, как «Я люблю тебя», даже как: «Я хочу тебя». Ее давно уже никто не хотел. Не было у нее домового, и, вообще, никого не было. Поэтому она подчинилась мольбе-приказу: холод быстро распространился от кончиков пальцев ног и рук к сердцу и мозгу. Она упокоилась с блаженной улыбкой на лике.
Прапорщик Петров был военным человеком, причем, не по контракту, хотя оный имел место, а по душе: дед был военным, отец тоже был, вот и он теперь. И все прапорщики главные люди в армии. Прапорщик Петров был дисциплинирован не формально, а по конструкции психики. Поэтому, когда в голове его раздался приказ: «Умри!», он моментально и умер, даже не успев включить инстинкт самосохранения. Не было у него этого позорного инстинкта. И не было числа «прапорщикам Петровым»: «сержанты Смиты» тоже ими были, как и «капралы Асан, Бюжо и Валуа». К сожалению, аналогично себя повели военнослужащие и других воинских званий вплоть до генералитета, кроме рядовых срочной службы, которые к воинской дисциплине приучены еще не были.
Домовые в армии не служат.
О Господи Аллах, защити меня от зла моих грехов, от больших несчастий и загробных мук. Защити от унижающего меня нрава, от друга, приносящего мне вред, от надежд, отвлекающих меня от Тебя, и бедности, заставляющей забыть Тебя. Защити меня и от богатства, что может погубить меня!
Умертви меня мусульманином и оживи мусульманином. Одари меня милостью Своей и защити от кары Своей, о Аллах.
Если мне лучше жить, оставь меня живым, если же мне лучше умереть умертви меня. Умертви же меня, о Аллах, умертви меня умертви меня умертви меня бормотала вслух и про себя толпа молящихся вокруг Каабы. Сначала они обращали свою молитву к Аллаху, сложив молитвенно руки на груди, потом склонялись на коленях в земном поклоне. Не все распрямлялись Аллах не мог отказать в столь искренней и глубокой мольбе, но ко многим он послал Пророка Мухаммада, которого люди могли воспринять, в отличие от Аллаха, человеческому восприятию недоступного.