Он наткнулся на нее в парке, где Лия сидела на привычном, стертом до блеска пеньке. Она чуть слышно мурлыкала мелодию, которую сама же и сочинила, и бездумно провожала взглядом облака, несущиеся по высокому небу. На тень, упавшую на нее сзади, она отреагировала слишком поздно. Лионель вскочила как раз, чтобы попасть в сильные и жесткие руки Армонвилля так звали брата. Последний такт мелодии покинул ее уста, и больше ни одного звука не прозвучало из них. Все то время, пока Армонвилль вертел ее как куклу, выворачивая из скромных девичьих одежд; пока аккуратно снимал собственное одеяние, и, наконец, пока он громко пыхтел на ней, одаривая одной лишь болью.
Ну, скажи ты хоть что-нибудь, наконец! почти закричал он ей в лицо, облегчившись в первый раз, закричи, выругайся, или зареви!
Тридцатипятилетний парень, младший офицер Флота Галантэ словно был испуган. Не собственным поступком, а Он резко дернул Лионель за подбородок, заставляя ее глянуть прямо в его глаза, и тут же пожалел об этом. Но поздно! Девичьи очи не отпустили его; больше того теперь уже Лия проявляла инициативу. Она легко вытянула руки из захвата, протянула их вдоль тела насильника, и ухватилась ими за уши. Теплые, длинные, чуть мохнатые уши, которыми Армонвилль, как каждый уважающий себя аграф, законно гордился. А взгляд девушки не опускал его. Напротив, он звал, он тянул в себя саму суть офицера. И аграф закричал громко, отчаянно в последний раз в жизни.
Лионель, напротив, ощущала себя счастливой, как никогда прежде. Счастливой и всемогущей. Сила, прежде неподвластная ей, буквально рвалась из некрупного тела наружу. Так, что юная аграфка сама не поняла эта ли сила, или ее собственные, совсем не развитые мускулы отбросили безвольное тело брата в сторону. А в следующий миг левый бок обожгло острой, тоже никогда не испытываемой болью. Удар остроносого ботфорта отца именно в этот момент глава клана оказался на полянке, где стремительно разворачивалось действо подбросил девичье тело в воздух не меньше, чем на полметра. Ну, и сломал при этом пару ребер. Но эта боль была сейчас для Лии неземным блаженством. Она упивалась ею, громко шепча:
Еще, еще! ЕЩЕ!
Еще, говоришь?! искаженной гримасой ярости лицо графа ди Контэ стало совсем жутким.
Он на мгновение замер. Лионель, раскинувшая на траве руки и ноги подобно диковинному цветку, не обратила на эту паузу никакого внимания. Она знала, что такое дроид; слышала не раз о нейросетях. Но о том, что вот так, не разомкнув уст, можно вызвать страхолюдную железяку, и отдать ей приказ Для девушки, образованием которой не занимался никто и никогда, это было сверх понимания. Между тем слуга-дроид, появившийся из-за деревьев, бережно подхватил тело юного аграфа, и помчался прочь. А именно к ближайшей медицинской капсуле, которая, как вполне обоснованно предполагал разгневанный отец, должна была вернуть его к жизни. Ведь смерть его наступила буквально на глазах Главы, и прошло с того страшного мгновения не больше трех минут. Для медкапсулы восьмого, предпоследнего для королевства поколения, был пятикратный резерв времени.
Несколькими мгновениями позже первого появился еще один дроид. Этот, в отличие от медицинского, был грубее в обращении с живой плотью. Лионель, которую холодные и жесткие манипуляторы бездушного механизма больно ущипнули, вскрикнула, почувствовав боль уже не блаженную, а вполне плотскую. Еще громче она закричала, осознав, что той бурлящей силы, которая заставляла ее хохотать в душе от попыток отца причинить ей страдания, остались сущие крохи. Что энергия, которой с ней так щедро поделился Армонвилль, действительно истекала наружу. Безвозвратно.
Дроид, тем временем, мерно шествовал вслед за Главой клана, чья выпрямленная спина и затылок вместе с острыми, выступающими выше темени, ушами без всяких слов обещали девушке часы, а может быть, и дни нестерпимых пыток. Только эти напряженные члены аграфа, и темные стены подземелья, никогда не знавшие света вот и все, что могла видеть сейчас Лия, болтавшаяся в клешнях дроида подобно безвольной кукле. Процессия, возглавляемая отцом, уже давно миновала уровень, который был домом для Лионель уже почти два десятка лет, а каменные ступени все не кончались. Наконец, топот-скрежет стальных ступней четырехногого и четырехрукого механизма стих, но тут же раздался еще более зловещий скрип это аграф с трудом открывал старинную цельнометаллическую дверь.