Подробностей его шахматной деятельности не знаю, но то, что он увлекался шахматами и хорошо играл, мне известно.
Еще раз осмотрели всю квартиру. Горин даже потрогал лепные шахматные фигурки на камине, а Долгов открыл дверцу и заглянул внутрь. Нет, там было пусто. Камином очень давно не пользовались. Квартира обогревалась, как и большинство квартир в Ленинграде, трубами и батареями.
Глеб остановился перед картиной в позолоченной раме. На ней был изображен старик в каком-то форменном мундире. Старик сидел за шахматным столиком. В руке он держал белого слона и хитро улыбался. Художник удивительно четко выписал все детали лица и одежды старика, тщательно прорисовал каждую шахматную фигурку, так что Горин даже попытался разобрать позицию той партии, которую разыгрывал старик. "Впрочем, фигуры нарисованы, конечно, просто так. Я занимаюсь ерундой", - выругал себя Горин. В нижнем правом углу картины стоял год ее написания - 1898 и неразборчивая подпись художника.
Горин отошел было от картины, но потом снова вернулся к ней.
- Это ваш дед? - спросил Горин у Люды.
- Нет. Это отец деда, мой прадед.
- Почему он в таком мундире?
- Он был железнодорожником. Занимал какой-то важный пост. Это ведь все было очень давно, до революции, - ответила Люда.
- Это что же, его квартира? - удивился Глеб.
- Да. Он тут жил. Потом жил дед, теперь мы...
- Больше ничего не пропало? - спросил Глеб.
- Нет. Кажется, все на месте, - неуверенно ответила Люда.
- Пока, - мрачно усмехнулся Балакин.
Дверь в маленькую комнату, где сидел за столом, уткнувшись в учебник, Вова, была открыта.
- А вы что думаете по поводу этих пропаж? - спросил у него Горин.
Вова поднял голову, посмотрел на Горина... и снова уткнулся в учебник. На нем были надеты старенькие джинсы и толстый серый свитер ручной вязки, ворот которого он постоянно натягивал на подбородок.
- У вас нет каких-нибудь предположений или догадок? - повторил вопрос Горин.
- У меня?.. Нет... Я не знаю, - пробормотал Володя, не поднимая головы и не глядя на Горина.
- Думаете, он видел эти серебряные шахматы? Он и коллекцию никогда не рассматривал. Это не его стихия, - ядовито заметил Балакин.
И это замечание и какая-то натянутость в отношениях дяди и племянника не ускользнули от внимания Горина. Он чувствовал, что Вова и Андрей Александрович не очень любят друг друга
- А кому она нужна, эта ваша коллекция... бирюлек, - вдруг разозлился Вова. - Давно ее продать надо было. И покупатели находились, деньги хорошие давали... Вы не захотели, вам не надо...
- Это же память о дедушке... И я так привыкла к ней, - грустно сказала Люда.
- Деда нет... А на твоей стипендии не разжиреешь, - мрачно проворчал Володя. Он теперь уже не делал вид, что читает учебник. Теперь он сердито смотрел в окно. А за окном шел снег. Бульвар, автобусы, пешеходы - все покрывал рыхлыми хлопьями снег.
- Бирюльки? Да уж, "рожденный ползать, летать не может!" - воскликнул Балакин. - Тебе бы магнитофон свой крутить или диски, - добавил он. Добавил негромко, но Володя его услыхал. Резко повернулся, оперся рукой о подоконник, выкрикнул:
- Подумаешь, летает он, а я ползаю. Полетишь на ваши доцентские денежки! А с наших с Людкой только и остается, что ползти...
- Замолчи! - Люда встала перед братом, заслонила его от дяди. Потом вышла из комнаты, затворила за собой дверь, остановилась перед нею. Вова остался в своей комнате, все остальные - в "музее".
- Чудеса какие-то. Не знаю, что и подумать, - сказал Долгов, когда они вышли с Гориным из квартиры.
- Слушай, когда пропали эти шахматы? Ведь почти все время кто-то был дома... Впрочем, в первой половине дня Люда в институте, а Вова в школе. В первой половине дня в квартире никого нет, - сказал Горин.
- Что из этого? - спросил Долгов.