Да, они умёрли, Кузьмич?
А я о чем тебе толкую, Федя. Карма у нее нехорошая.
Тоже скажешь, Кузьмич, нехорошая, сидеть можно на ней, сам сколь раз пробовал.
Роман объяснит тебе, о чем я. Если успеет. Недолго ему осталось кренделя выписывать.
Он, Кузьмич, из дуба жену свою Анастасию топором вытесал, вылитая. На ее могиле хотит поставить, когда умрет.
За другие фигуры он, Федя, поплатится. Да, да, Роман, скоро братья Даниловы поставят тебя на костыли, за излишнюю похоть.
Все-то ты знаешь, Кузьмич, лежа в могиле, или просвещает кто?
А почему я здесь, и ловлю рыбу? Думаешь, разрешили бы, как ни хоти ухи. Оказывается, Варька моя, ведьма, с чертями водится, вот и попал я в ад.
Впервые слышу, чтобы в ад по блату, фыркнул Роман.
Теперь так, свой я там. Внушил Сатане, что лучше ухи, чем из наших карасей, да на камышовой воде, нигде нет. По правде он не умней барана, и обличьем схож, но знает, что скоро случится в деревне, кто и когда умрет.
А когда я умру? спросил Федор. Кузьмич отложил в сторону удочку:
От самогонки своей залетки ты загнешься, на корнях она ее настаивает.
На каких корнях?
Не знаю, их сейчас много. Тот мужик в трусах, из рекламы, тоже у нас, переусердствовал, так что Акулину посещай со своей самогонкой.
А как же фермер Кошкин, ведрами ее самогонку хлыщет.
Ты, Федя, знаешь, что он крошит в суп вместо укропа?
Еще бы не знать, полынь. Попробовал однажды, свело так челюсть, что дня четыре говорить не мог.
Он Варьке моей родич, попросил как-то постричь его перед школой, это было давно, когда я еще работал в колхозе стригалем, еще тогда нащупал под его волосами два маленьких, с наперсток, рога. Но не придал этому значения: мало ли чего может у человека вырасти на черепе?
Кузьмич, а ты прав, сказал Роман, недавно Кошкин на виду у всех с каланчи спрыгнул, подошвы сапог отлетели, а ему хоть бы что.
А на дне речки сколь сидит без воздуха, цельный час, добавил Федор.
Ладно, открою тайну: дурит он вас. Под водой, в береге, промоина есть с воздухом, там он и сидит.
Еще и деньги дерет за свои обманы, возмутился Федор. А давайте теперь его одурачим. Покажем воскресшего Кузьмича, пущай по деревне слухи разносит.
Явления народу все равно не будет, засмеялся Роман. Скорее подумают, совсем одурел от самогонки.
А кого он удивит? У нас в деревне, что ни баба, то ведьма, сказал Кузьмич. Одна рябая Клавка более-менее серьезная. Молилась вчера на кладбище. Да тоже того: чтобы омолодиться, заменила на лице кожу, а откуда ее взяла? С задницы.
Так, у нее там наколка, удивился Роман.
Полдеревни мужиков точно смеются, согласился Кузьмич. А эта, Елена-каланча что отчудила, козла привязала к кресту на могиле мужа, чтоб траву ощипал. Ох, ты, батюшки, предпринимательница хренова, ладно, задохнулись мы от его мочи, выдрал он крест и повалил еще с десяток рядом стоящих. Каланча сразу отказалась от козла: не мой, говорит, и все тут. Отпустили козла, но он не домой побежал, а к попу в церковь. Эх, и смеялся Сатана, и, правда, редко услышишь такое.
А зачем к попу-то побежал козел? не понял Федор.
Привык к нему, ответил Роман.
И что?
Не врубился?
Пока нет.
Ему надо с подсказкой, Роман, хмыкнул Кузьмич, Поп, Федя, в свободное от молитв время любит забираться на каланчу.
А причем тут козел? спросил Федор.
Козел точно не причем, ухмыльнулся Роман, поп каждый раз, когда приходит к каланче, приносит ему морковку.
Посмеялись, и хватит, мне пора назад, уху варить.
Подожди, Кузьмич. А что говорил Сатана о беде, которая случится скоро в нашем селе? спросил Роман.
Беда, или происшествие, судить вам. Кому сейчас деревня наша нужна? Если не елозить, а говорить правду, никому. Была она на повороте речки сапогом, а теперь без ступни, отгнила на хрен. А отчего гангрена? Вот, вот, молчите, а может, и не знаете. Пройдет у вас скоро референдум, по инициативе ведьм.
Ведьм? удивился Роман. Так их сколько, две три?
Я же говорил, в деревне всякая баба ведьма, немало и мужиков с рогами, вот и решат, просто отделяться, или еще и войти в состав ада. Сатана обеспечит полную поддержку.
Нет, я не хочу в ад, возразил Федор, у нас в семье ведьм не было, если только баба Фима, ходила она по улице не с бадиком, а с метлой: говорила, так мягче. Но не летала она на метле.