И как Эндрюс воспринял эту неудачу?
Он очень расстроился, он расспросил всех, был ли кто из нас когда-нибудь машинистом или кочегаром, но таких в отряде не нашлось. Он страшно злился от того, что придется сдаться, но, поскольку больше ничего нельзя было сделать, он, в конце концов, сказал нам, что мы можем возвращаться в лагерь.
А где же другие парни?
Полагаю, они уже в пути. Возвращаться было сложнее, чем уходить. Кажется, все были полностью уверены, что мы отправляемся на Юг, и нам пришлось принести немало извинений за то, что мы, по их словам, «пошли не туда». Чтобы не быть замеченными, нам пришлось разделиться и идти по ночам, и если хоть кто-нибудь из них не будет ни схвачен, ни призван в армию мятежников или не повешен, я буду счастлив.
Как думаешь, Эндрюс откажется от этого замысла сжечь мосты или попробует еще раз?
Если он сможет найти желающих, будь уверен он будет пытаться сделать это, пока либо не добьется успеха, либо не погибнет. Но я сам с ним уже не пойду и другому не посоветую. Да, он сказал, что задержится еще на несколько дней после нашего ухода и осмотрит все железные дороги чтобы попытаться снова провести такой рейд.
Что ты думаешь об Эндрюсе? Ему можно доверять?
Да, он тверд как сталь, и очень умен, но я боюсь, что когда-нибудь это плохо закончится и для него, и для тех, кто пойдет с ним.
Я не упомянул о множестве поразительных деталей повествования Миллса, более любого романа интересные для меня, поскольку о своих очень схожих с ними приключениях, я расскажу в ином месте.
Я вернулся на свое место в строю, пребывая в полной уверенности в том, что если будет предпринята еще одна попытка уничтожить мосты южан, я буду в ней участвовать и не отступлю, а кроме того, я был убежден, что он будет невероятно трудна, очень опасна и даже с большими шансами на провал.
На следующий день вернулись и другие ребята из отряда Эндрюса они подтвердили рассказ Миллса. Им повезло, они вернулись благополучно. Они были очень рады этому и абсолютно единодушны во мнении, что они больше никогда, переодевшись, не пойдут на вражескую территорию. В рассказах о своих похождениях они были немногословны офицеры разрешили им это, но без подробностей, поскольку полного отказа от намерения совершить другую экспедицию пока еще не было.
Субботним вечером 5-го апреля, мы стали лагерем у Дак-Ривер, на красивом лугу примерно в миле от Шелбивилла. Следующий день было просто восхитителен. Весна 1862 года наступила рано, и уже сейчас над зелеными лугами пели птицы. Спокойствие, тишина и красота этой субботы, белые, усеявшие луга солдатские палатки, и сами солдаты, с удовольствием отдыхающие после тяжелого и насквозь пропитанного дождями и грязью марша все это одно из моих самых приятных воспоминаний. А вот следующая суббота была совершенно иной. Смутная и неясная меланхолия поглотила меня, может быть это была просто небольшая грусть, которая частенько возникает в свежий, яркий и спокойный день ранней весны, а может и легкая тень грядущей беды. Большую часть того дня я посвятил письмам друзьям и газетам, последним за несколько последних и утомительных месяцев. В тот же день хотя тогда мы этого не знали, началась великая битва при Шайло или Питтсбург-Лэндинге в ста пятидесяти милях к западу от нас.
В понедельник сам Эндрюс посетил наш полк он, как я и ожидал, пришел за разрешением на новую экспедицию. Несколько дней он посвятил изучению Western and Atlantic Railroad ее поездов, расписания и всего остального, что могло потом очень пригодиться. А затем он отправился в лагерь имея при себе пропуска, которые позволяли ему двигаться кратчайшими путями и хорошую лошадь, он пришел почти одновременно с солдатами, которые начали свой путь намного раньше него.
Но никто из этой первого экспедиции не захотел участвовать во второй. Они устали от ощущения, как выразился один из них, того, что их шеи зависели от их лжи. Как ныряльщик Шиллера, они однажды погрузились в бездну и благополучно вернулись, но, в отличие от дерзкой и безрассудной молодежи, второго и фатального погружения туда же, они бы никогда не сделали.
Новая, задуманная Эндрюсом, экспедиция, отличалась от первой тремя иными качествами. Он хотел взять больше людей двадцать четыре человека вместо восьми. Он убедился, что на место удара можно было привести намного больше людей, и намеченного им их количества не было излишне много ни для захвата большого железнодорожного поезда, ни для того, перебить всех охранников на всех особо важных мостах. Он также хотел, чтобы в составе отряда было несколько машинистов, чтобы ни одна помеха не оставила его без возможности управлять своим поездом. Таким образом, было отобрано пятеро достаточно, на случай, если кто-то из них либо попадет в плен, либо погибнет во время вооруженного столкновения. Таким образом, в этом вопросе, эта экспедиция была совершенно независима от Юга. Третье отличие было намного важнее, чем может показаться на первый взгляд. У первой экспедиции было много времени. Недельная задержка, даже после того, как солдаты оказались на вражеской территории, и безопасная во всем, кроме риска разоблачения, могла бы быть действительно выгодной, поскольку она не позволила бы южанам до прибытия Митчела в Чаттанугу в полной мере возместить нанесенный железной дороге ущерб, но в данный момент все было иначе. Дивизия была готова к продвижению, о ее маршруте враг прекрасно знал, а потому каждая секунда была поистине на вес золота. Доведя скорость до максимальной скорости, можно было сжечь все мосты в нужный срок, но любая задержка весьма затруднила бы эту работу, и ее успешность оказалась бы под большим сомнением. Именно эта несогласованность по времени и сыграла столь печальную роль в нашей истории.