и в тычинках, и в лепестках.
Будет путь мой в капканах ям,
пусть заносит на вираже,
сохранить бы назло врагам
эту нежность в моей душе.
И не нужно мне ничего
только жизни пряный шербет,
тот небесный её огонь,
тот напитанный кровью цвет.
Спасибо за то, чего не было
* * *
Каждой веткой сада нам с тобой грозя,
бьет шрапнелью града первая гроза.
Разошлись подружки, а тебе не жаль.
На твои веснушки нынче урожай:
высыпали часто, даже возле скул
Неужели счастье я тогда спугнул?
В гулком басе грома я и не постиг,
что исправить промах можно лишь в тот миг.
Он же не случится ни в каком году:
вспугнутая птица
не летит к гнезду.
* * *
Я соврал, что к тебе заглянул по пути
битый час под дождем сиротливо я мок,
и к тебе я прощаться пришел, ты прости,
не сердись, но иначе я просто не мог.
Я, остриженный наголо, кепочку снял
(парикмахер меня округлил в аккурат),
но смотрела ты в сторону, мимо меня,
и спокойным был твой невнимательный взгляд.
Твои губы Зачем они так холодны?
На лице твоем бледность от частых ангин
И, наверно, ты знала давно, что должны
мы расстаться вот так ни друзья, ни враги.
Я молчал. Да и ты промолчала в ответ,
отвернувшись. Я хмур был, обижен и зол.
А когда уходил, ты смотрела мне вслед,
удивляясь тому, что к тебе я пришёл.
ПОСЛЕДНИЙ ГОД ДЕТСТВА
Сердилась мать: «Скорей за стол!
Остынет. Ужинать пора»,
но миром управлял Футбол
самозабвенная Игра.
И мы гонять хватало с кем,
пиная мяч, входили в раж.
И приходил я весь в песке
(я был ворот бессменный страж).
А Любка, стоя у окна,
на нас глазела день-деньской,
и грызла бублики она
с какой-то взрослою тоской.
И ночью старенький диван
заснуть никак мне не давал,
вертелся я и так, и сяк.
Я думал, что пройдет, пустяк.
Что в ней? Девчонка. Егоза.
Но снились мне ее глаза.
Никто не в силах был помочь.
Глаза её водоворот.
Они синели, будто ночь,
когда в садах сирень цветёт.
От крыш пружинили дожди,
ворчал водопроводный кран.
И то, что будет впереди
сплошной туман,
сплошной туман.
* * *
Спасибо за то, чего не было.
Малька не поймаешь неводом.
Мы были смешны и серьезны.
«Сережа, прости, Сережа!».
Тоненькая, как веточка,
только что расцвела,
спасибо, девочка,
спасибо, что ты была
Но вот представился случай
и нам узнать довелось:
мы так несхожи, что лучше,
что лучше, наверно, врозь.
Спасибо, что ты забыла.
Да разве что с нами было?!
И вот ты уходишь гордо,
дощатый скрипит настил.
И что-то сжимает горло,
как будто и впрямь любил.
* * *
На кленах увядания печать,
и прах листвы дымится у крыльца.
Исход один: нельзя, увы, начать
то, что уже в преддверии конца.
Ни матери, ни сына, ни жены
их след земной упрятала трава.
И только вязкий шепот тишины,
ее неразличимые слова.
Ну что ж, теперь, наверное, пора
собраться в путь, один остался шаг:
от этого октябрьского костра
не вспыхнет ярко твой родной очаг.
Ты только этот шорох не забудь,
чуть слышный шепот в сквозняке аллей.
Ну, вот и все. Ты выбрал этот путь.
Пока не поздно, слышишь, не жалей!
* * *
Такой туманный монолог, такая долгая тирада.
Я все сказал. Я это смог. А ты не рада, ты не рада.
А ты винишь меня за то, что промолчать я был не в силах.
Твое зеленое пальто среди оранжевых и синих
мелькает, сочно, как листва, апрельской зеленью опрятной.
И не вернуть мои слова,
как не вернуть тебя обратно.
* * *
Не поймешь, что это было: не весна и не зима,
что-то с неба моросило непонятное весьма.
Сонный поезд. Одурь скуки. Шорох медленных минут.
Там сердитые старухи даже спящие жуют.
Там с мучительным азартом, остограммившись слегка,
мой сосед играет в карты в подкидного дурака
И, покой тот нарушая, прямо в пекло тишины
ты ворвалась ветром мая, сквозняком развеяв сны.