Приказ был короткий. «Уволить Рябинина А. В. как не выдержавшего испытательный стаж и допустившего нарушение трудовой дисциплины, выразившее в самовольной проверке мясокомбината».
Но это же бред сивой кобылы! воскликнул Санлеп. Проверка была плановой. Меня сам Озолс туда послал.
Любая проверка проводится по распоряжению главврача СЭС, объяснила секретарша. А такого распоряжения не было
Кровь ударила Санлепу в голову. Он вломился в кабинет Озолса.
Как прикажете понимать все это?
Озолс оторвал глаза от какой-то бумаги.
Успокойтесь, сказал он. Ваше раздражение мне непонятно. Вы сами во всём виноваты. Теперь расхлёбывайте.
А кто говорил о плановой проверке? Кто показывал мне письмо студента?
Какое письмо?
И тут Санлеп понял, что Лайма была права. Он играет в оглохшую дудку. У этой развезени все признаки мышеловки. Он никому ничего не докажет. В этом городе круговая порука, полный соглас, все до единого повязаны блатом, взятками, здесь не потерпят, что какой-то никудыка вмешивается в их устоявшийся и ненаедный распорядок жизни. Это сборище клевретов, упыри, выкормыши прогнившего до основания режима. Берзиньньш тоже откреститься от всего: мол, никакой плановой проверки и не было, знать ничего не знаю.
Санлеп резко повернулся и вышел. Может, его поймут в прокуратуре? Но у него нет никаких доказательств. Как бы не оследиться. Письмо в газету анонимное, оно у Озолса, не заверенный печатью санэпидстпнции акт проверки мясокомбината это не официальный документ
И всё же Санлеп решил туда наведаться. «Хуже не будет», подумал он.
И, как всегда, ошибся. Мышеловка захлопнулась.
Заместитель прокурора города, Николай Иванович Шушенков расчленил его острым, как лезвие бритвы, взглядом сквозь очки с сильным увеличением. Наконец, спросил неприятно скрипучим голосом:
Что привело вас к нам, молодой человек?
Санлеп рассказал все, как есть. Даже о взятке, которую предлагал ему Берзиньш.
Вы открывали конверт? последовал вопрос. Сколько там было денег?
Я не знаю. Конверт не открывал.
Значит, на нем нет отпечатков ваших пальцев?
А что нужно, чтобы они были?
Не ёрничайте. Дело, сразу скажу, сложное. Берзиньш и Озолс уважаемые в городе люди. И им больше веры, чем вам, не так ли? А вы подозреваете в крамоле и мошенстве едва ли не всё население земного шара. Негоже это для молодого специалиста.
Санлеп понял, что и тут всё шито да крыто. Город обомшавел в пороке. Напрасно он пыжился что-то изменить. Этот город его одюжил. И он просто пустолает, реагируя на эти шашни. Чисто инстинктивно.
Хорошо, сказал он. Считайте, что я и не приходил.
Я чувствую, что вы передумали писать заявление?
Санлепу захотелось, чтобы эта квадратная спина вообще перестала что-то чувствовать. Но все-таки сдержался. Прокуратура не то место, где можно вспылить и назвать всё своими именами. Выдавил из себя:
Конечно же, передумал.
Позвольте поинтересоваться, почему?
Потому что это заявление можно истолковать как клевету, поскольку в городе рука руку моет. Прошу только вернуть мне акт о проверке мясокомбината. Есть ведь и другие инстанции, кроме прокуратуры
И тут в голосе Шушенкова звякнул металл.
Невысокого же вы о нас мнении. Но акт я оставлю у себя. Зайдите через денек, обсудим.
Это означало, что его писанина, все вскрытые им недостатки будут сокрыты. В глубокой-глубокой яме
И тут Санлеп горько пожалел о своём визите. Он наделал столько ошибок, что можно съехать с катушек. Его акт о проверке бомба замедленного действия, которая может рвануть, но они этого не допустят. Как бы эта неразорвавшаяся бомбочка не сгубила его самого. Одним словом, попался, который кусался.
Загребли его, кстати, в тот же день. Пылающий гневом, Санлеп понял, что если не выпьет, не отмякнет душой, может натворить что-то такое, о чем потом будет жалеть. Но недоброжелатели ожидали от него именно этого. Они жалели только о том, что он не додумался до такого раньше.
Его пасли с самого начала. И Санлепа угораздило пойти мимо ресторана «Юра», название которого переводится с латышского как «Море».
Был обеденный час, и в кабаке почти все столики не пустовали. Это объяснялось тем, что днём ресторан предоставлял скидки. А латыши народ прижимистый, они будут рады, если сэкономят даже двадцать копеек.