И что теперь? ректор казался совсем беспомощным, хотя ещё час назад упрекал в этом же Горобову и других. Мне туда одному как ехать? Дороги не знаю.
Зачем одному? Он поедет, Зинаида ткнула в фельдшера, упреждая любые возражения.
Зинка, я того, всё же попытался увильнуть мужичок. Но женщина, приближенная к колхозной власти и, может, оттого понимающая ситуацию лучше чем кто-либо, волнорезом пошла по зыби столь очевидной слабохарактерности.
Ты мне тут своё «хочу не хочу», Колян, не врубай. Ты хоть того, она щёлкнула по горлу, хоть другого, крутанула перед носом свёрнутые трубочкой ладони, а поедешь! Был бы сейчас перед секретаршей стол, она наверняка завершила бы фразу коронным театральным ударом по нему. Но теперь только притопнула и сделала грозное лицо, сильно сведя брови к переносице. Заметив, что москвичи от её слов притихли, а фельдшер и вовсе сник, Зинаида снова принялась разряжать обстановку, успокаивая: Не боитесь, товарищи дорогие, он в норме. Домчит на полуавтомате. Не впервой.
Что именно было «не впервой» для пьяного: садиться за руль в таком состоянии или ехать в район, выяснить не успели. Дверца машины открылась и оттуда жалобно позвала Николина:
Рудольф Александрович, мне очень больно.
И тут же все подхватились, как при объявлении ураганного ветра. Фельдшер побежал к поношенной «Ниве» в глубине корявого землистого двора. Зинаида бросилась открывать для него хлипкие ворота, а Бережной помогать ей оттягивать на них тяжёлую задвижку. Расспросить, зачем нужна была такая основательная железяка на досках, сколоченных с прорехами в ладонь, Рудольфу Александровичу не позволили обстоятельства. К тому же стало понятно, что в Луховицы ехать и ему. Орлов отогнал «Волгу», освобождая выезд со двора. Пересадив Николину, Бережной и фельдшер тронулись в путь, не мешкая.
Не гони на ухабах, Колян, крикнула Зинаида вместо напутствия.
А вы уверены, что он способен вести машину? вопрос ректора оказался явно запоздавшим «Нива» уже отъехала далеко.
А как же! Да вы не беспокойтесь. У нас и не в таком виде парни рысачат. Довезёт вашу больную как миленький. Тут ехать-то сороковника не будет.
В Луховицах Николину приняли без проволочек. Помогла шумиха, поднятая фельдшером. Быстро осмотрев девушку, пожилая гинеколог вышла к мужчинам, успокоив, что подозрений на внематочную у неё нет и быть не может, ибо она не Дева Мария, чтобы понести от непорочного зачатия.
А вот хронический сальпингоофорит у нее точно есть, добавила женщина, гоняя муху.
Может потом не родить, объяснил Бережному фельдшер, словно в этот момент данная проблема волновала москвича больше всего. А вы мазок взяли? Колян сурово прищурил глаза.
Гинеколог помахала ладонью около носа и сморщилась:
Умник. Воскресенье однако. И уборочная. А то ты не отсуда! ответила она всё с тем же местным выговором. Повернувшись к Бережному, врач стала рыться в бездонных карманах халата, предупреждая тоном скорее угрожающим: Потому и говорю делать у нас нечего. До завтра, конечно, пусть ваша студентка полежит, поколем ей чёй-нибудь, чёб не загибалась, за температурой последим, а дальше решайте, куда везти. Врачиха вытащила наконец из кармана чёрную резинку для волос и стала растягивать ее в пальцах. Бережной, не понимая этих манипуляций, глядел на руки женщины, как заворожённый:
А куда лучше?
Во вы, москвичи, чудные! Без вариантов к вам в столицу. Там хотя б диагностика. Да и лаборанты не нашим чета. А тут чё? врач развела руками.
Бледно-зелёная краска на стенах больницы, крашенных-перекрашенных в сто слоёв, вздувалась от старости. Кое-где она и вовсе лопалась и осыпалась, оставляя на стене язвы, прободные до кирпичной кладки. О давности и изначальном цвете линолеума можно было только догадываться. Старые, вываренные, висели грелки и шланги капельниц, сползало бельё на кушетке в смотровой, лапшой провисали на людях медицинские халаты, гармошкой морщились на головах многократно прокипяченные колпаки. Крахмалом их тут, как в столице, точно никто не «взбадривал». Оттого форма на персонале казалась такой же безвольной, как люди: получится вылечить хорошо, а не получится Впрочем, про второй вариант рассуждать Бережному вовсе не хотелось, а потому он приказал врачу сделать максимум возможного, чтобы привести Николину до завтра в лучшее состояние. Женщина пообещала, но без особой уверенности в голосе.