После завтрака тюремщица заходит за нами с охранником, который наконец-то снимает с нас наручники, и выдаёт нам пакет. Мы находим в нём одежду: по длинной юбке и рубашке на каждую. Мы надеваем их прямо на наши хламиды. Юбка Люции оказывается ей немного великовата и держится на бёдрах и честном слове. Глядя на неё, я прыскаю со смеху:
Держи ноги по ширине плеч и ходи циркулем, а то недолго оконфузиться.
А ты дыши через раз и не вздумай чихнуть, парирует «волчица». Моя рубашка оказалась тесновата в груди видно, мне выдали подростковую, ориентируясь на рост. Натянутая ткань и нитки пуговицы в самом холмистом месте, кажется, угрожающе потрескивают.
Сильно раздражают пояса. Мы пытались снять их накануне, наплевав на камеры, но, как ни дёргали и не тянули, ничего не получилось. Пояса на ощупь казались абсолютно цельными, и как на них надели пряжки, а потом всё это нацепили на нас, было абсолютно непонятно. Чтобы не протирать дырку в животе, мы сдвинули их пряжками на спину.
Едва мы одеваемся, как снова заходит женщина. Она опять надевает нам наручники. Большое искушение взять и сломать ей шею, но я уверена, что на этот случай у охранника есть инструкция просто застрелить одну из нас. Или обеих. Люция тоже безропотно подставляет руки. Мы садимся на пол и ждём, что будет дальше. Проходит час или два, но мы сидим и молчим слишком напряжены, чтобы разговаривать.
Наконец, дверь открывается. В отсек заходит сразу двое: наш охранник и незнакомый амбал. В руках у обоих шоковые дубинки. Они грубо поднимают нас и выводят сначала из отсека, потом из трейлера Люцию впереди, меня за ней.
Снаружи лесная поляна. Она залита ярким летним светом; от него щиплет глаза, и снова начинает болеть голова. Я непроизвольно сглатываю, ощущая призрак пробуждающейся тошноты, и оглядываюсь, часто моргая.
Нас поставили перед группой мужчин. Все они одеты в чёрные рубашки и брюки, у каждого на пальце перстень-печатка. Мафия? Я вспоминаю предположение Люции о гареме и ёжусь. Один из мужчин, сухопарый высокий старик, рассматривает нас, не скрывая интереса, в то время как остальные держат каменные выражения лиц.
Две по цене одной, говорит он, неприятно улыбаясь. Надо же. Которая из вас Люция Шерифович?
Мы обе молчим. Старик дёргает уголком рта.
Ты! он тычет в меня пальцем. Собирается назначить Люцией? Нет. Что это у тебя на шее?
Я молчу, и тогда стоящий за плечом верзила резко поднимает мне подбородок, чтобы его шеф мог лучше рассмотреть ошейник Сердца Луны так резко, что я пугаюсь за шейный отдел позвоночника. Право, это была бы нелепая смерть. От испуга я сильно втягиваю воздух носом, и серебряное ожерелье чуть сдавливает горло.
Ты «волчица» нечестивого императора! восклицает старик. Похоже, он поражён.
Именно так, подтверждаю я. И вы должны вернуть меня и пойманную мной преступницу этому императору, иначе у вас, ребята, будут большие проблемы.
Но мои слова вызывают дружный смех, да такой, что меня мороз по коже продирает.
Надо же, одним камнем я убил двух зайцев, да каких ещё жирных! обращаясь к остальным, восклицает старик. Если так и дальше пойдёт, мы, с божьей помощью, скоренько управимся. Ладно! Пояса на них?
Видимо, наши охранники кивают.
Отлично. Тогда срежьте им лохмы, в таком виде они будут слишком привлекать внимание, и приступим.
Срезать?! Что значит срезать?! Один из амбалов уже тащит меня обратно к трейлеру, но я упираюсь, выдираюсь, кричу:
Нет! Нет!!! Не волосы!!! Не трогайте волосы, не трогайте волосы, не трогайте волосы, во имя моей невинности!!! Мои волосы!
Старик вскидывают руку, останавливая своего волкодава:
Ты девственница?
Да! Да! Я вас умоляю, по хорошему прошу, не позорьте меня, не режьте мне волосы! Дайте мне десять минут, я их пальцами распутаю, я их заплету, пожалуйста!
Ты можешь поклясться, что не блудила с нечестивым императором?
Похоже эти два слова в его лексиконе спаяны намертво.
Я быстро киваю и открываю уже рот для клятвы, да так и застываю. На меня вдруг обрушиваются сомнения.
Ого, комментирует Люция.
Что с тобой делал этот упырь, дитя? жадно интересуется старик. Я мнусь, чувствуя, как лицо заливает краска. Как он развращал тебя?
Мы два раза целовались, выпаливаю я чистую правду.
А кто начинал поцелуй, ты или он?