Они тогда пошли вдвоем на шхуну «Мария» это был штаб антисоветского центра. По скрипучей лесенке они спустились в прокуренный трюм; там ревел джаз и потные негры метались между столиками с бесплатным пивом. На стеллажах вдоль бортов были разложены брошюрки НТС. От табачного дыма щипало глаза. К столику, за которым сидели Степанов и Стюарт, подошли два парня маленький толстяк и белобрысый верзила в белом джемпере и мятых белых джинсах.
Это мой друг, сказал белый парень, тронув грудь спутника мизинцем, он из Кении.
Выкатив белки, тот широко улыбнулся.
Меня зовут Ононкво, сказал он, я учусь в Киле. До этого я вкусил советского рая в Москве. Откуда вы, друзья?
Я из Нью-Йорка, ответил Эд и вопросительно посмотрел на Степанова.
А я из Москвы.
Русский? Почему вы здесь? Какой русский? спросил белый парень, по-рязански окая.
Советский.
Парень молча, тяжело разглядывал Степанова. К нему подошли еще несколько человек. Тогда он сказал:
Лучше уйдите отсюда.
Столик теперь окружили тесным, жарким, тихим кольцом. Эд сидел бледный: с детства он боялся драк. Мать запрещала ему драться, и поэтому за ним утвердилась репутация труса. Позже он и сам поверил в то, что он трус. А потом он стал подшучивать над своей трусостью чтобы ее скрыть. Люди не поверят, что человек, открыто вышучивающий свою трусость на самом деле трус. Так, считают все, поступают люди сильной воли, очень храбрые, с хорошим чувством юмора.
Белесый парень вдруг очень тихо заматерился. Несколько человек взяли его за плечи, но он вырвался и ударил Эда тот был к нему ближе, потом он бросился на Степанова. Степанов врезал ему апперкот с подъема. Парень опустился на колени. Началась свалка. Потом Степанов услышал английскую речь: трое здоровенных верзил с военной выправкой раскидали дерущихся.
Что это за бардак! кричал Эд, вытирая кровь с разбитого рта.
Кто вы? спросил его один из трех верзил.
Эд назвался.
А кто с вами?
Я из Москвы, ответил Степанов.
В дальнем углу шхуны начал биться Ононкво.
Пустите меня! кричал он тем, кто держал его за руки. Я покажу сейчас этому из Москвы!
Самый высокий из трех американцев медленно обернулся и негромко сказал:
Шат ап!
И парень сразу стих. Два американца ушли куда-то и через минуту возвратились с невысоким седым человеком.
«Где я видел его? подумал Степанов. Где-то я его видел, это точно. Ага, он приходил на литературную дискуссию».
Здравствуйте, товарищ Степанов, сказал седой, меня зовут Виктор Михайлович. Бога ради, простите этих ребят: они дети горькой русской эмиграции, в их сердцах постоянная боль. Ведь ни одна нация, кроме русской, не знала такой опустошительной эмиграции. Кто это с вами?
Эд Стюарт, писатель из Штатов.
Виктор Михайлович кивнул Эду и сказал:
В России перемены Идти вдвоем с американцем к нам на шхуну Не боитесь, что дома потревожит КГБ?
Боюсь, ответил Степанов. Видите, как боюсь
Он что из ваших американцев?
То есть?
Марксист?
Почему? Нормальный империалист.
У вас тут есть что выпить? спросил Эд. Кроме пива, конечно.
Я говорю только по-немецки, ответил Виктор Михайлович. Что он спрашивает?
Он хочет выпить.
У нас вообще-то безалкогольный студенческий корабль, но вас я угощу из своих запасов.
Вы тоже студент? Или как?
Я преподаватель.
Чему учите? хмыкнул Степанов.
Хватит об этом, улыбнулся Виктор Михайлович. Я сейчас вам принесу «Посев». Мы защищаем вашу последнюю книгу от советской критики. Герр Шульц! крикнул он вдруг страшным, немецким, командным голосом. Герр Шульц! Три виски! Герр Шульц!
Появился здоровенный, толстый немец.
Кто это? спросил Эд одного из американцев, которые по-прежнему стояли чуть в стороне, словно родители, наблюдающие за тем, как играют детишки.
Это их Гиммлер, засмеялся самый высокий американец, какой-то оберфюрер.
При чем тут Гиммлер, поморщился Виктор Михайлович. Этот американец говорит по-русски?
Ни бельмеса, ответил Степанов.
Обычная американская невоспитанность. Молодая нация, нет культуры, ничего не поделаешь. Герр Шульц старый демократ.
Потом Степанов и Эд долго ходили по набережной. Белые ночи были на изломе. В серых, зыбких ночных сумерках лица людей были трагичны и нереальны.