Но Григорий был парень досужий. Не поверил он Петру, и любопытство его взяло, чего же это он мастерит втихаря?
Стал Григорий за Петром подсматривать. Проводил его незаметно от кузницы до избы и увидел, что не в избу он вошел, а в хлев. Григорий к хлеву и в щелку подглядел. Петр вытащил что-то из-за пазухи и зарыл в сено. Потом только пошел в избу. Григорий шмыгнул в хлев и отрыл в сене кистень, завернутый в грубую мешковину.
«Так вот ты какие подковы выправляешь», подумал Григорий, но решил, что лучше уж ему помалкивать подобру-поздорову, да на рожон не лезть.
И молчал парень до тех пор, пока полицейский в кузницу не пришел и не стал расспрашивать, не замечал ли кто чего подозрительного за Петром. Тут Григорий все и рассказал.
Все отправились в хлев и к великому удивлению нашли там кусок мешковины, который был заброшен в угол. А в сенях у Елены и мешок старый отыскали, от которого эта тряпка была оторвана.
***
Судили Петра безжалостно. Сочувствующих ему не нашлось. После того, как Григорий рассказал про кистень, и нашлись, пусть косвенные, но все же доказательства, Петру уже не было смысла отпираться. Он сознался во всем. Сознался, что задумал убить Архипа и завладеть его деньгами, когда случай такой представится.
Рассказал он, как в то морозное утро возвращались они с Архипом из города через лес. Архип хорошо наторговал, да еще приятель один ему должок вернул приличный. По пути домой притомились они немного, да и лошадям решили отдых дать.
Спустились в овраг, остановили лошадей на подкорм, Петр пересел к Архипу в телегу. Место тихое, сидят себе на безветрии, отдыхают. Так, по крайней мере, думал несчастный Архип, а у коварного Петра был с собой кистень наготове. Но рука на Архипа никак не поднималась. А тут Архип возьми, да и скажи:
Эх, надоела такая жизнь! Мотаемся, как хрен знает что туды-сюды. А не торговать, так хоть в петлю башкой. Да и бабы одни брошены, моя вон еще и с детями. У них тоже жизня не сахар. Твоя-то Елена не жалеет, что барчука рыжего отпихнула? Жила бы вон барыней в городе.
Петр озверел. Он и так забыть Игната не мог, а тут его еще и попрекают, что он, де, палки в колеса своей же суженой вставил.
Ты язык-то не распускай хуже бабы. Свою Алену подстилай под кого хошь, а мою не тронь. Не то я взъярился Петр.
Ну чего ты, чего ты?! Может, он всерьез к ней лип, а ты заграбастал девку, а сам и дитя не можешь ей заделать
Это были роковые слова Архипа, которые и приговорили его к смерти.
Петр со всей силы ударил его железным кулаком. Он метил в висок, но не попал. Удар пришелся куда-то ниже уха. Архип вскинулся, тряхнул головой, шапка у него с головы слетела и упала в снег.
Ты чего, Петр, обезумел что ли? только и успел он пробормотать.
Жестоко и немилосердно Петр стал наносить ему удары по голове, куда придется, пока вдруг не остановился и не уставился обезумевшими глазами на сникшего Архипа. Тот повалился в телегу, пару раз дернулся и застыл в неестественной позе. Пахло кровью, а от размозженной головы шел пар. Глаза Архипа были широко открыты, и из одного глаза стекала темно-багровая густая струйка крови. Зрелище было жуткое.
Вдруг дернулась и заржала лошадь, и Петр вздрогнул. Он понял, что натворил и понял, что пути назад нет. Дрожа всем телом, он кое-как привязал лошадь Архипа к осине, которая росла у склона оврага, сел в свою телегу и тронул с места. Отъехав немного, он сообразил, что деньги-то у Архипа он не забрал. С тяжелым сердцем ему пришлось вернуться назад. Первое, что ему бросилось в глаза, это были вороны. Они слетелись, неведомо откуда, и копошились в кровавом сене вокруг головы Архипа. Петра стошнило.
Он залез к Архипу за пазуху и вытащил оттуда сверток с деньгами. Но сделал он это резко и неосторожно. Сверток выпал у Петра из рук, и деньги рассыпались. Он достал холщовый мешок и стал запихивать туда купюры. Часть из них перепачкалась в крови, часть он сам заляпал окровавленными пальцами. Но Петр этого не замечал. Он торопился, ему было нестерпимо жутко находиться вблизи убитого им Архипа, который лежал в телеге, запрокинув голову и таращась в небо остекленевшими мертвыми глазами.
***
Петр был осужден на двадцать пять лет каторжных работ на сибирских рудниках. Отправиться туда ему было предписано по этапу. Единственную благость, которую получил осужденный перед этапом это было разрешение попрощаться с родными с глазу на глаз. До отправки в Сибирь родители Петра, несчастные Михайло и Аксинья, выхлопотали еще одно свидание с сыном в тюрьме, последнее. Елена на это свидание не пошла. У нее не было сил, к тому же ее одолела хворь.