Гонгора вдруг с предельной отчетливостью увидел перед глазами очертания фигуры в летных штанах, бесновавшихся на ветру, в плотно подпоясанной альпийской ветровке и с засученными рукавами. Фигура размахивала руками, задевая за острые края иззубренных парапетов, брала в свободном полете то, к чему стремилась, делаясь, все меньше и меньше, уходя к далекому темному дну сырого ущелья; он видел Улисса, потрясенного и забытого, слышал его бесконечный, жуткий, ни с чем не сравнимый вой-плачь, растянутый на все его длинные одинокие ночи, множимый мертвым эхом, уносимый унылым эхом, бессильно тревожившим тишину пустых гор. Вот этого он не хотел. Это было так нестерпимо страшно, что он перестал чувствовать под ногами опору. Перехваченное горло готовилось непроизвольно исторгнуть из пересохших недр дикий каркающий звук, когда нога неожиданно рванулась, камень пошел в сторону и сразу же парализовано напряглись все измученные мышцы. Ступня, не дожидаясь команды, с силой оттолкнув от себя предательски податливый пласт, помогая высвободиться, едва не увязнув в наслоениях щебня, а совершенно бесчувственные пальцы уже держались за широкий выступ, идущий по самой кромке «рога». Гонгора повисел, приходя в себя, чувствуя, как здорово ударился пахом во что-то, вздохнул, дернулся, закрепляя онемевшие пальцы на новом рубеже, и быстро нащупал ногой опору. Легкий озноб и томительное ожидание. Камень выдержал. Он все еще не верил.
Дуракам везет, подумал Гонгора. Теперь нужно успокоиться, не хватало еще грохнуться на этих бордюрах. Но он уже знал, что не грохнется, после того, что было, он уже просто не имел права не дойти. Поразительно, какой сегодня все-таки необыкновенный, великолепный, замечательный и удачный выдался день.
Улисс спокойными глазами наблюдал, как взмокший изможденный Гонгора очень медленно ставит вначале одну, затем другую непослушные ноги на открытую террасу рядом с ним, не глядя, опускается, ложится на спину и закрывает глаза, непослушной рукой щелкая на ветровке расстежками, просто разбрасывая в стороны руки и запрокидывая подбородок. Улисс больше не нюхал воздух и без особой радости поглядывал своими темными самоуглубленными глазками в направлении близлежащего отвесного склона. Видно было, что ему наскучило здесь сидеть.
Гонгора совсем было собрался заснуть, но тут очень некстати начали мерзнуть на голых камнях спина и задница. Прежнее ощущение пустоты сошло на нет, внутри перестало что-то то и дело мелко подергиваться. Достаточно на этот год приключений, невыразительно подумал он, не раскрывая глаз, всплыв в очередной раз из полузабытья на поверхность. Хватит напрашиваться на неприятности. В следующий раз обойду эту щель за пятьдесят километров тише едешь
Он лежал и видел, как, кряхтя и натужно постанывая, осторожно мнет, без всякого удовольствия растягивает застуженные мышцы, кряхтя, расшнуровывает опрокинутый рюкзак, из-под плотного синего кокона палатки достает за тонкий ремешок зрительную трубку, легкую, однако весьма сильную, и с серьезным, со следами остывшего пота, серым лицом принимается за тщательное изучение оставшегося пути. Выхожу на финишную прямую, отметил он про себя. Еще пара-другая переходов, не больше. При мысли о горячем котелке и костре мышцы ощутили унылый позыв действовать. Нельзя сказать, что Улисс каждый раз приходил в состояние неуправляемого восторга, зависая над пропастью, но в целом держал еще себя в руках, поначалу только глядел умоляющими глазами, пока Гонгора пяткой спихивал его за край взятой террасы. Лис, конечно, опять начнет артачиться. А может, нет, но площадка пуста, без никаких кустов и деревьев, и это вряд ли ему понравится, и тогда он хорошо получит по носу. И потом всю дорогу будет цепляться за каждый встречный камень и корень, и делать вялые загребающие движения лапами на отвесных участках, и случись ему снова где-нибудь застрять, нужно будет просто немного потянуть, потравить перекинутый через спину трос, захребетник мой сорвется и дело пойдет дальше Зря мы сюда сунулись.
Возле лица стало угадываться некое инородное присутствие. Лицо было осторожно и влажно обнюхано, в деликатную область живота уверенно и грузно наступили и еще раз обнюхали. Гонгора сильно дунул наугад, не размыкая век, в направлении, где предположительно могло в этот момент находиться осторожное и влажное, и тяжкий груз сразу же исчез.