Девяти лет
Девятилетний я, масса
всплывает событий.
Я не гоню их, наоборот,
приглашаю, входите
Сусликов в поле из норок
водой выгоняем наружу,
Друг другу ведро по цепочке
воду таскаем из лужи.
Зачем нам зверек этот рыжий,
навряд ли кто может ответить.
Вначале забава, в жестокость
порой переходит, мы, дети,
Животных любя, к беззащитным
бываем порой беспощадны.
Зверьков этих мокрых с десяток
в ведре на костер ставим чадный.
И лапки свои обжигая,
суслики рвутся наружу,
И ошалев от потопа и жара,
по полю, безумные кружат.
Забава, жестокость? Всё вместе.
Взрослых провал в воспитанье.
Если ребенку сказали толково,
Подобное делать не станет
Всего лишь один эпизод,
из прошлого совести голос,
Многие в жизни проходят
эту суровую школу.
Какой, не стрелял в воробья
Камнями, пацан из рогатки?
Кто в детстве из нас не играл
в лапту, выжигало и прядки?
Какая девчонка секретки
не имела в земле у забора?
От рода девятилетним
мир сказкой казался в ту пору.
Друза безделиц
Как пригляделся к камушкам, и что же?
Они на прежних ценных вовсе не похожи
Простая галька, мрамор, крошеный гранит;
При свете дня в лучах преломленных горит
Стекло, а не хрусталь кристаллами алмаза,
Вся ценность их приятно лишь для глаза,
Коллекция камней моих обычная порода.
Не друзы минералов хранил я эти годы,
В руках держу безделиц пыльных горсть,
Хранил бы их, как приглядеться не пришлось.
Практики школа
Явился я, спрошу, на этот свет,
Чтоб доказать, есть свет другой?
И да, ответ мой будет, нет,
Не помню, сердцу дорогой.
Довольно было бы признать,
Что человек не однозначен,
Плоть создадут отец и мать,
А дух с душой придут иначе.
Их мир для нас потусторонний,
Подобен нашему, незримый,
Там вечен дух, здесь плоть хороним,
Жить в двух мирах необходимость.
Пока не станет он нейтрален,
Достроит все свои структуры,
Ему покоя нет в астрале,
Продолжит он земные туры.
И если духу все-таки потребно
Входить на время в плоть земную,
Не оттого ль, что не имеет небо
К развитью школу практики такую.
Лучик распрямит
Не с прямой головой смотрю в мир я открыто,
А склоненной, невольно глядящий под ноги,
Толи стыдно признаться, что жизнью побитый:
Невеселый, печален ли в грусти, ли строгий.
Боль душевная стала физической болью
Для того, чтоб чувствительность сгладить,
Телу нужно помочь не жалеть и не холить,
Но прощеньем себя, не просить Бога ради
Смерти легкой во сне, или доли послаще,
Детство, юность, мол, только они виноваты,
Груз ошибок с тех пор шея гнутая тащит,
Или старость винить за одни лишь утраты.
Вот и молодость страсти свои не жалела,
Любовь, изливая направо, налево беспечно,
И брала, что могла, но не то, что хотела,
И спешила не там, и ждала что-то вечно.
И не вдаль, шея свесилась, в ноги глядеть,
Будто там обретет своё падшее счастье:
Потускневшее золото, бронзу иль медь,
С сердца вынуто разве не собственной властью?
Солнце светит с небес, чтобы люди смогли
Мир чудесный увидеть и в нем себя лучше,
Что искать ничего и не надо в пыли,
А вобрать, как любовь с сердце, лучик.
В тот же миг он и шею распрямит, и спину,
Распахнет всей душою глаза восхищенья.
Точно так же и я свои тяжести скину,
Встану в рост, задышу с облегченьем.
Печь
Засыпная изба, шесть на восемь, и печь,
Типа русской, в середке громадой.
На морозе продрог, если, можно прилечь
Хоть втроем, и тесниться не надо.
Палку-конь оседлав, нарезая круги,
Я скачу и скачу вокруг печки в атаку,
На пути табурет, слышу звон кочерги,
Мне смешно, хоть и хочется плакать:
На коленке синяк, и заноза в ладонь,
Ну и пусть я врагов победитель.
Печка дышит теплом, догорает огонь,
И меня, я на ней уже сплю, не ищите