Когда мы возвращались домой с работы, мистер Генчард неизменно сидел у себя в комнате. Он оставался там, пока мы убирали. По субботам и воскресеньям никуда не уходил.
А что до клетки…
Как-то вечером мистер Генчард вышел из своей комнаты, вставил сигарету в мундштук и смерил нас с Джеки взглядом.
— Пф-ф, — сказал мистер Генчард. — Слушайте, у меня на севере кое-какое имущество, и мне надо отлучиться по делам на неделю или около того. Комнату я буду оплачивать по-прежнему.
— Да что вы, — возразила Джеки. — Мы можем…
— Пустое, проворчал он. — Комната моя. Хочу — оставляю за собой. Что скажете, а?
Мы согласились, и он с одной затяжки искурил сигарету ровно наполовину.
— М-м-м… Ну, ладно, вот что. Раньше у меня была своя машина. Я всегда брал клетку с собой. Теперь я еду автобусом и не могу взять клетку. Вы славные люди — не подглядываете, не любопытствуете. Вам не откажешь в здравом уме. Я оставлю клетку здесь, но не смейте трогать чехол!
— А канарейка?.. — захлебнулась Джеки. — Она же помрет с голоду.
— Канарейка, вот оно что… — Мистер Генчард покосился на нее маленьким, блестящим, недобрым глазом. — Не беспокойтесь. Канарейке я оставил много корму и воды. Держите руки подальше. Если хотите, можете убирать в комнате, но не смейте прикасаться к клетке. Что скажете?
— По рукам, — ответил я.
— Только учтите то, что я вам говорил, — буркнул он. На другой вечер, когда мы пришли домой, мистера Генчарда уже не было. Мы вошли в его комнату и увидели, что к кретоновому чехлу приколота записка: «Учтите!» Внутри клетки что-то шуршало и жужжало. Потом раздался слабый хлопок.
— Черт с ней, — сказал я. — Ты первая принимаешь душ?
— Да, — ответила Джеки.
«В-ж-ж», — донеслось из клетки. Но это были не крылья. «Бах!»
На третий вечер я сказал:
— Корму там, может быть, и хватит, но вода кончается.
— Эдди! — воскликнула Джеки.
— Ладно, ты права, я любопытен. Но не могу же я допустить, чтобы птица погибла от жажды.
— Мистер Генчард сказал…
— Ты опять права. Пойдем-ка к Терри, выясним, как у него с отбивными.
На третий вечер… Да что там говорить. Мы сняли чехол. Мне и сейчас кажется, что нас грызло не столько любопытство, сколько тревога.
Джеки твердила, будто она знает одного типа, который истязал свою канарейку.
— Наверно, бедняжка закована в цепи, — заметила Джеки, махнув тряпкой по подоконнику, за клеткой. Я выключил пылесос. «У-и-ш-шш… топ-топ-топ», — донеслось из-под кретона.
— Н-да, — сказал я. — Слушай, Джеки. Мистер Генчард — неплохой человек, но малость тронутый. Может, пташка пить хочет. Я погляжу.
— Нет. То есть… да. Мы оба поглядим, Эдди. Разделим ответственность пополам…
Я потянулся к чехлу, а Джеки нырнула ко мне под локоть и положила свою руку на мою.
Тут мы приподняли краешек скатерти. Раньше в клетке что-то шуршало, но стоило нам коснуться кретона, как все стихло. Я-то хотел одним глазком поглядеть. Но вот беда — рука поднимала чехол все выше. Я видел, как движется моя рука, и не мог ее остановить. Я был слишком занят — смотрел внутрь клетки.
Внутри оказался такой… ну, словом, домик. По виду он в точности походил на настоящий, вплоть до последней мелочи. Крохотный домик, выбеленный известкой, с зелеными ставнями — декоративными, их никто и не думал закрывать, коттедж был строго современный. Как раз такие дома, комфортабельные, добротные, всегда видишь в пригородах. Крохотные оконца были задернуты ситцевыми занавесками; на первом этаже горел свет.
Как только мы приподняли скатерть, огоньки во всех окнах внезапно исчезли. Света никто не гасил, просто раздраженно хлопнули жалюзи. Это произошло мгновенно. Ни я, ни Джеки не разглядели, кто (или что) опускал жалюзи.
Я выпустил чехол из рук, отошел в сторонку и потянул за собой Джеки.