Уходи, выдохнул Белоцвету на ухо Шеш. Пока не поздно, уходи. Это больше не твой мир и не твой народ. Не смей тосковать, уходи.
И змей сильно укусил хозяина за ухо, поскольку тот не обратил на его слова ни малейшего внимания.
Ты!.. Белоцвет схватился за ухо. Ну спасибо тебе скотина бездушная.
Он с трудом отвел глаза от кухонного окна и медленно повернул прочь от дома. Живоглот проследовал за ним и остановился лишь возле камня.
Я буду тебя ждать. Холодные глаза потеплели на миг и вновь остекленели, обратившись на Цикуту. Слушай, ты. По праву того, кто был вожаком стаи Остролиста до тебя, я прошу береги Белоцвета. Ты мне за него отвечаешь всем, что у тебя еще осталось.
Хозяин уже приказал мне оберегать короля безвременья. Высокомерно ответил Цикута, но, поразмыслив, кивнул головой. Я учту твое пожелание. Потому что ты был лучшим вожаком.
Белоцвет еще раз обнял Живоглота, потрепал его по загривку и, с усилием отстранившись, шагнул за камень.
Весь остаток этого дня он провел возле древнего, поросшего мхом хогмена, на голове которого месяц назад строил башенку из камней. В этот раз башенка получилась вдвое выше, и Белоцвет швырялся в нее голышами, пока рука не заныла. А вечер он просидел в саду, на каменной скамье под вечно цветущим терном, играя на старой лютне, которую ему раздобыли в дебрях дворцовых кладовых.
Так началось для Белоцвета время путешествий. Почти каждый день он заглядывал в какой-нибудь уголок верхнего мира, не только Тринакрии, разумеется. Он нигде подолгу не задерживался, зная меру. Его сонное королевство не требовало много времени, но он опасался навредить тем, кого встречал наверху, поскольку еще помнил людей и то, чем оборачивались для них встречи с хогменами.
Он проходил через круги дольменов и оказывался посреди холодных, продуваемых всеми ветрами Вересковых пустошей Краглы, обходил по солнцу старые деревья и оказывался в глубине сосновых лесов, испокон века растущих в эльфийских землях. Нырял с головой в застоявшиеся пруды и выплывал возле мельничных запруд или из черноты речного омута. Одинокие терны, орешники и падубы приводили его ближе всего к людям. Иногда он замечал неподалеку от связующих мест спящих хогменов; кого в дупле, укрытого сухими листьями, кого прямо на земле, в гнезде из сухой травы, кого в сплетенном из веток гамаке, растянутом между деревьями. Он старался не тревожить их, разве что еще плотнее задергивал завесу, отделявшую их от чужих глаз. Лишь однажды Белоцвет вмешался: в оливковой роще неподалеку от Влихады он нашел дриаду, возле которой сидели на земле две девочки со сплетенными воедино золотистыми косичками. Дриада крепко спала, удобно расположившись в развилке сука, ее волосы свисали до земли, ветер тихо колыхал тяжелые зеленые пряди. Девочки, и без того связанные косами, крепко держались за руки, прислонясь головами к нагретому вековому стволу оливы. Приглядевшись, Белоцвет понял, что они мертвы.
Сестрички были маленькими и такими легкими, что ему не стоило труда поднять обеих и донести до края рощи; он опустил их в траву неподалеку от тропы, по которой ходили люди. Белоцвет снял с девочек венки из оливковых веточек, сплетенные дриадой, тем самым открыв их для человеческих глаз, и ушел.
Прошел еще месяц, а возможно, и больше, поскольку Белоцвет стал не столь внимательным ко времени. Он привык к тому, что в стране-под-холмами оно знает свое место и не навязывает свою волю. Юноша настолько освоился в подземье, что оно стало казаться ему единственно возможным миром.
Ранним утром Белоцвет вышел в сад. Ему плохо спалось этой ночью, сны были беспокойными и спутанными, и встал он в дурном расположении духа. Не помог ни горячий хлеб только что из дворцовой пекарни, ни книги, наконец-то правильные (до этого дня приносили почему-то только переплетенные в кожу счета, читать которые было решительно невозможно). Белоцвет наскоро поел, отшвырнул раскрытую было книгу и пошел проветрить свою тяжелую голову.
Сад вокруг башни был для него давным-давно прочитанной книгой, песней, выученной в теперь кажущиеся незапамятными времена. Тем больше было его удивление, когда он увидел, что живая изгородь, идущая вдоль восточной части сада, вся усыпана цветами, на которые еще вчера и намека не было. Белоцвет подошел поближе: таких цветов он прежде не видел, ни здесь, ни в верхнем мире, хоть и был родом с Тринакрии. Мелкие цветочки были собраны в шаровидные соцветия, которые поблескивали и переливались оттенками голубого, белого и серебряного совсем как наскоро слепленные снежки в день первого снегопада. И пахли они так же, чистотой, легкостью и чем-то неуловимо нежным, тем, что невозможно удержать и очень трудно вспомнить.