На самом деле если поселить двести человек в одном помещении, то это будет хаос. Просто неорганизованный хаос, именуемый жизнью.
Около десяти часов объявили отбой и все с явно видимой неохотой улеглись спать, но разговоры в полголоса еще долго не прекращались. Говорили о море, о кораблях, об экзаменах, о девушках, оставленных дома и еще много о чем. Прошло часа два после отбоя, прежде чем я смог уснуть вполне счастливый и довольный собой и жизнью. Все было прекрасно, жизнь манила сияющими горизонтами в будущем. И будущее было прекрасно.
Неожиданно среди ночи меня разбудили.
Хочешь арбуз? спросил меня незнакомый парень.
Что? переспросил я спросонок, не понимая, чего от меня хотят.
Хочешь арбуз?
Я, наконец, открыл глаза и смог более или менее сфокусировать свое далеко не идеальное зрение на говорившем курсанте. Им оказался молодой пятнадцатилетний парень, одетый в зеленые штаны и желтую куртку, среднего роста с белыми вихрастыми волосами, торчавшими во все стороны. Он смотрел на меня и довольно улыбался.
Эй, абитура! неожиданно закричал он. Налетай, подешевело было рубль, а стало два! Вставайте, сони, арбузы пришли!
У меня денег нет. Сказал я ему.
Со всех сторон вставали сонные вчерашние школьники и как были в трусах шли к нам. Некоторые недовольно ворчали и просили вести себя потише.
Ты что, с дуба упал? спросил меня вихрастый добытчик арбузов. У нас коммунизм. Все бесплатно. Хочешь, ешь, не хочешь, не ешь. При чем тут какие-то глупые деньги?
На полу около входа в спортзал лежал целый мешок арбузов.
У тебя ножик есть? спросил меня длинный как жердь заспанный грузин, имевший на верхней губе небольшие усики, несмотря на свои пятнадцать лет.
Есть, а что? спросил я, ошалевший от всего происходившего вокруг.
Доставай, дорогой, сейчас арбуз кушать будем. Привел меня в чувство длинный житель гор.
Арбузы пошли на «ура». Мешок, в котором на Черноземье носят картошку, вмещающий пять ведер, полный арбузов мы съели минут за десять.
До этого я редко ел арбузы. Мать одна воспитывала меня и младшего брата, денег постоянно не хватало, а арбузы в нашей семье считались деликатесом, поэтому я ел его считанное количество раз. Но тогда, находясь в темном спортзале мореходки, я был так безмерно счастлив, я быстро съел арбуз, практически не почувствовав его вкус, и побыстрей улегся спать, чтобы окунуться в мир моих снов и фантазий.
Пробуждение утром мне очень не понравилось
Какой-то парень прямо у меня над ухом, что было сил, проорал:
Абитура! Подъем!
Вставать категорически не хотелось, но со всех сторон я слышал, как ребята, ворча потихоньку ругаясь, поднимаются и одеваются. Быть белой вороной мне не хотелось, поэтому нехотя пришлось вставать. Было семь часов утра. Хотелось спать, как медведю бороться. Я оделся, умылся.
Всех нас построили вместе и стали выкрикивать фамилии. Моей фамилии там не оказалось. Я и еще несколько вновь прибывших подошли к дежурному по части и записались. После утренней проверки всех заставили работать. Лично мне пришлось подметать плац. Я искренне не понимал, почему я должен его мести, но скрепя сердце, подчинился.
Когда мы закончили работу, я вместе со своим дядей пошел к командованию училища на собеседование. Я не помню, как проходило собеседование, и о чем мы там говорили. Все было как в густом белом тумане. Было светло, какой-то яркий свет, казалось, окутывал меня со всех сторон, и было совершенно ничего не видно.
Это было какое-то странное ощущения счастья, которого не осознаешь.
Когда я вышел из кабинета, где происходило собеседование, я как-то вдруг осознал, что мне сказали. Мне нужно было ЕЩЕ РАЗ ПРОЙТИ МЕДКОМИССИЮ. Таков был порядок.
ХОТЯ Я ПОМНИЛ эти чертовы буквы в третьем ряду таблицы для проверки зрения снизу очень хорошо: НКИБМШЫБ. Но зрение-то мое было не идеальным, и я это сам осознавал лучше любого окулиста. Поэтому медкомиссия была, мягко говоря, крайне некстати, что меня сильно напрягло.
Но делать было нечего, и я пошел проходить медкомиссию. Всех врачей я прошел достаточно быстро, все дружно написали: «Годен».
И вот настала очередь окулиста.
Я вошел в кабинет, стараясь держаться как можно более независимо и спокойно. И весь внутренне похолодел, когда врач седой пожилой мужчина лет пятидесяти низкого роста и круглый, как колобок, начал проверку моего зрения с самого верха и двигался, вниз опускаясь только на одну строчку вниз. Боже, как я его тогда ненавидел!