Белка, как была голая, ускакала в туалет, а Михаил упал спиной на кровать и уставился на барочную люстру. Ну, такого ты еще не видела. Хотя видала ты немало. И разного. Ну, пошли покурим.
На кухне он опять включил кофеварку, закурил, выложил круассаны на тарелку, поставил на поднос и «Нутеллу», выжал в стакан апельсин, вылил кофе в кофейник из сервиза, добавил чашку на блюдце и отправился в спальню. Розы уже стояли в хрустальной вазе на трельяже, а Белка с мокрой кожей лежала на кровати без халата.
Я хочу так полежать.
Да я разве против. Первый завтрак Венеры. Боттичелли звать будем? Или просто в фейсбук повесим?
Ну вот какой ты, Мишка, все-таки.
Какой?
Смотри, уже сколько лайков наставили.
Да, это замечательно.
Ну не сердись. Корми меня. Я такая вся из себя лежу богиня, можно сказать абнаженная а ты Ну какой ты у меня хороший, Мишка! Так ты все красиво устроил! Ставь сюда, я голодная!
Белка выпила сок, взялась за кофе, впилась зубами в круассан, ухрумтела его, взяла следующий, допила кофе и откинулась на подушку.
Ой, как хорошо. А ты ел уже?
Нет.
Ну а чего ж ты себе чашку не взял.
Да это ничего. Я люблю смотреть, как ты ешь.
Мишка. У меня соски теперь болят.
Зеленкой намажем?
Ну убью уже щас тебя! Полечить надо срочно!
Михаил открыл крышку и зачерпнул пальцем шоколадного крема.
Целебный бальзам. По средневековому рецепту.
Он осторожно намазал кремом соски, облизал палец и придвинулся к девушке; язык его медленно слизывал густой шоколад, а рука гладила колено Белки, сдвигаясь иногда по бедру в сторону живота.
Ой, ну сильней соси! Вот так, давай, еще Вкусно?
Божественно просто.
Ага, вот и мне захотелось. А ну поднимись. Иди сюда. Ну вот, я так и знала: торчит, как часовой у мавзолея. Вот мы его тоже намажем полижем пососем Господи, да это же оторваться нельзя, как вкусно! Так и привыкнешь А ну еще Да не дергайся! Подожди! Мишка! Стой!
Дикий спазм свел бедра Михаила, член его дергался вперед, выстреливал густую белую жидкость на розовую кожу девушки, она прижала его к щеке и закрыла глаза; сперма медленно стекала вниз, собралась на подбородке, раскачивалась жемчужной каплей, оторвалась и упала на грудь.
Белка открыла глаза и облизала губы.
Ну вот, опять надругался над бедной девочкой.
Да? А мне показалось, что девочка сама сладкого захотела.
Так то ж слааадкого! А этот торчун противный всю меня извозюкал. Опять в душ надо идти. И не падает, подлец. Вот погрызу тебя, будешь тогда знать. Мишка, и чего он у тебя такой неугомонный.
Так это же он на тебя.
И больше ни на кого?
Да никада!
Вот брихун ты мой сладкий. А ну иди сюда, сядь на меня сверху.
Михаил поднялся, оседлал девушку, стал водить головкой члена по ее соскам, по груди и шее, по щекам и губам; она высовывала язык и короткими движениями касалась возбужденной плоти, потом схватила член рукой, сильно сжала его у основания и присосалась к кончику губами, резко отстранилась и откинулась на подушку.
Кончить ты сейчас не хочешь. Но стоишь. Значит, хочешь чего-то другого. А ну давай угадаю. Щелкнуть меня так?
Если Вы не против, маркиза.
Ладно, мы, маркиза, сегодня добрые. Ты нам угодил. Только скажи честно.
Что.
Тебя возбуждает, что я буду у тебя вся вот такая? Да? Вся в твоей сперме? Это?
Это будет знак. Символ.
Развратности?
Нет. Твоей принадлежности. Мне.
Так я и так вся твоя. Ладно. Дай мне розу.
Белка взяла с тумбочки поднос и поставила перед собой, а Михаил поднялся, вытянул из вазы розу и вернулся на кровать. На экране его смартфона вырисовался кадр: обнаженная девушка левой рукой держит цветок и прикрывает им левый сосок, а правую руку, зачерпнув пальцем шоколадного крема, подносит ко рту и облизывает языком; левая нога ее согнута в колене и выдвинута вперед, взгляд снизу вверх таит в себе обещание неземного блаженства.
Прозвучало щелканье затвора, Белка убрала поднос обратно на тумбочку, легла на спину, раздвинула ноги, положила между ними розу, а руки подняла вверх.
Доставай свои кандалы, противный ты пиратище. Пусть уж будет у тебя сегодня полная принадлежность. И на твоей улице праздник. В награду.
Михаил вытянул из щели между матрасом и спинкой кровати никелированные наручники и с удовольствием услышал звук щелчка он всегда вносил в его душу успокоение. Вот сейчас нет никаких бородатых врачей и олигархов, итальянских графов и греческих художников, никого нет, есть только она, добровольно отдающая тебе свою свободу, дающая тебе право и власть делать с ней все, что ты захочешь. Ни с чем не сравнимый момент. Если бы его можно было записать в себе. И, когда она в очередной раз будет вертеть хвостом у себя в больнице или еще где, ты бы включил вертушку, поставил алмазную иглу на виниловую дорожку своей души и успокоился. Он защелкал камерой.