К концу 60-х мясо и колбаса из праздничного ассортимента перешла в ежедневный. Но это только в больших городах, куда шныряли за деликатесами и одеждой жители близлежащей округи. Электрички и поезда тогда пахли вкусно.
Последующая стадия осознания действительности проходила под монотонные речи генерального секретаря, которого наш народ, подначивая, благодарил за все:
После весны наступило вновь лето,
солнышко светит по-прежнему.
Партии нашей спасибо за это,
и лично товарищу Брежневу!
Однако постепенно жизнь становилась монотоннее и серее. Светлое будущее по-прежнему отодвигалось на неопределенное время.
Уже в конце 70-х советские прилавки стали блекнуть, и в нашей жизни появилось новое понятие дефицит.
Мы тогда и знать не знали, что находились в застое, об этом нас просветили позже.
Социалистическое плановое хозяйство исчерпало себя, плодя никому не нужные, некачественные товары. Но в пересчете на душу населения все выглядело вполне пристойно:
обувь по три пары на человека,
каждому мужику костюм,
каждой женщине два платья,
чулочно-носочные изделия по 8 пар на статистическую единицу.
Премии производителям давали за изготовление, а не за реализацию, и о каком качестве или его внешней привлекательности товара могла идти речь?
Доходило до маразма, чтобы исключить затоваривание складских помещений, эту продукцию просто уничтожали.
Но и тогда, в стране делались микроскопические шаги в сторону рынка. В период хронического дефицита, принцип «ты мне я тебе» и стал зачатком рыночных отношений: вы нам палку колбасы мы вам билеты в театр. Но это по мелочи. А аппетиты росли и из первых советских детективов мы уже знали, что и в СССР
есть те кто «Где-то там порой, честно жить не хочет» и делает левые бабки.
Но мы-то были честными, а заодно и бедными и одно другому нисколько не противоречило.
К началу восьмидесятых годов народ уже стал понимать, что его дурят. Отчеты об ошеломляющих успехах социалистического производства никак не совпадали с действительностью. Энтузиазм в народе угасал и призывы:
«Кто в труде впереди, у того орден на груди!» уже не грели.
Советские люди переходили на другой принцип:
«Если вы считаете, что вы нам платите, то считайте, что мы работаем». Дефицит в магазинах частично восполнялся довеском с производства. Несли все, что подворачивалось мыло, лампочки, гвозди. Так что внизу особого застоя не было. А вот наверху
Наверху к нашему руководству неожиданно подкралась подлая старость, с которой кремлевские таблетки, по большому счету не справились. За один 1982 год нас оставили два столпа предыдущей эпохи подпольный вождь коммунистической идеологии Суслов и фасадное лицо системы Леонид Ильич Брежнев.
Двоих следующих генсеков мы проскочили быстро. Из всего, что запомнилось при Андропове облавы в рабочее время в магазинных очередях. Народ тут же распустил слух:
ЦК КПСС уже переименовывают в ЧК КПСС.
Еще запомнилось очень удивившее незначительное снижение цены на водку (с пяти рублей 30 копеек до четырех 70-ти).
Народу это понравилось, и подешевевший продукт назвали мило и душевно «Андроповка».
Следующий генеральный секретарь Черненко вообще в народной памяти не смог зафиксироваться.
Сдвиг по «фазе»
И тут вдруг появляется ОН, молодой, говорливый, не скрывающий, что любит не только народ, но и свою жену Михаил Сергеевич Горбачев. Главное, что у него было в наличии, это огромное желание помочь затюканному народу, при недопонимании как это сделать. Продолжая верить в коммунистические идеалы, он пошел в народ с новым лозунгом:
«Демократия и гласность»
и обещаниями все перестроить, ускорить, установить «консенсус» и создать «альтернативу» термины, которые вызвал в народе массу противоречивых толкований:
Милка показала в койке
Новое движение.
Я-то думал перестройка,
а это ускорение.
Все было бы, может и ничего, и этот консенсунс, мы и отыскали бы, но тут, откуда ни возьмись, навалились напасти. Сроду такого не было, обычно, страну, строящую общество будущего, все катаклизмы обходили стороной. А тут: