Эрика уже была дома, так что Алекс сразу, с порога, попал в объятия жены.
Год своей личной войны с Гитлером, которую девушка ещё и вела в состоянии перманентного отчаяния от регулярно возвращающихся мыслей о допущенной ею чудовищной ошибке, стоившей жизни её сыну, и постоянно натыкаясь на не то что непонимание, а на реальную враждебность окружающих, кое-что поменял в ней. Если не в её характере, то, как минимум, в приоритетных устремлениях и в отношении к людям и миру. Она стала более не то чтобы спокойной, скорее ценящей, так сказать, простые радости любовь близких, тёплый дом, смех ребёнка. Из неё практически ушла та непреклонная и даже немножко высокомерная пафосность, которая раньше нет-нет да и проскальзывала. Особенно после того, как Алекс, выбрав момент, показал ей фотографии того куска мяса, в который её превратили кованые сапоги штурмовиков после того, как она попыталась убить Гитлера.
Это произошло уже после того, как они вернулись в СССР. Всю дорогу Эрика практически не отлипала от мужа и сына, даря им не просто всё внимание, а всю себя, стараясь не то что доказать им, как она их любит, а, скорее, с их помощью забыть о том кошмаре и ужасе, в котором она пребывала весь прошедший год. И только когда они добрались до Ленинграда, её немного отпустило. А после того как они наконец-то заселились в тот же самый особнячок, который занимали в прошлый раз, Эрика, можно сказать, окончательно выдохнула. Именно тогда Алекс и решил, что фотографии можно показать. Хотя бы для того, чтобы у жены никогда больше не возникло мысли положить всю свою жизнь, без остатка, на алтарь долга. Нет, он теперь был полностью согласен, что долг должен присутствовать в жизни каждого человека Потому что «я просто живу» это же не для человека! Лопух вон или там таракан тоже вполне себе «просто живут». И что? Они тоже «людь»? Но отвергнуть ради этого любовь, детей, своё право на счастье и жизнь это всё-таки перебор. Не война же Вот он и решил попытаться сделать Эрике с помощью фотографий этакую «прививку от максимализма».
Фотографии своего обезображенного трупа девушка рассматривала минут десять, время от времени бросая взгляд на лежащее на диване платье, в которое этот труп был одет. Ну да, именно в нём они и покинули Берлин. Все остальные вещи девушки остались на её съёмной квартире, заезжать в которую и Алекс, и Зорге посчитали опасным После чего подняла взгляд на Алекса и тихо попросила:
Сожги их. Не хочу ещё когда-нибудь видеть себя такую. После чего грустно усмехнулась и произнесла: Всё, будем считать, что для страны я сделала всё, что могла. Теперь на мне остался только долг жены и матери.
Невозможно оценить, насколько великое облегчение испытал Алекс, услышав последнюю фразу
Есть будешь? поинтересовалась Эрика, когда отлипла от мужа.
Да! Так проголодался, что слона готов съесть, пошутил парень.
Ну, со слоном пока сложности, но пельмени уже готовы. Иди в столовую.
Быстро накрыв на стол, она присела рядом.
Как ты любишь с бульоном.
А сама? поинтересовался Алекс.
Я уж поела. Кто же знал, что ты сегодня так рано появишься? А то бы дождалась.
Сегодня вернулся Гастев ну, директор. И взял меня в оборот. А ещё он хотел меня и на вечернюю планёрку оставить. Но я с неё сбежал.
Совсем тебя загоняли, бедненький, рассмеялась Эрика. После чего окинула его шаловливым взглядом и проворковала: И у меня сегодня на вечер тоже на тебя кое-какие планы. Раз уж муж пришёл домой пораньше и не таким вымотанным
На следующий день «каторга» Алекса в ЦИТе была прервана вызовом в Кремль. Посыльной на автомобиле застал его уже перед самым выходом из дома. Так что пришлось возвращаться в кабинет и звонить Гастеву, извиняться за сорванные договорённости. Впрочем, возможно, это даже было и к лучшему. Из вчерашнего разговора выяснилось, что никаких материалов по «канбан» директор пока не читал и его отношение к этой теме, с которым он встретил парня, было сформировано на базе жалоб его сотрудников. Но после общения с Алексом он понял, что на самом деле всё, как минимум, не так однозначно. Вот и будет ему время почитать и ознакомиться лично. Ну, чтобы при их последующих встречах собеседник Алекса был хотя бы немного более в теме
Сталин принял его один. Тепло поприветствовав гостя, он указал ему на стул, стоявший у длинной части Т-образного стола, а когда Алекс его занял, присел рядом, на соседний стул, как бы подчёркивая этим, что разговор пойдёт на равных. Он вообще последнее время заметно изменил отношение к «гостю из будущего». Раньше парень ощущал нечто вроде снисходительности, что ли, а то и некоторого пренебрежения. Мол, что ты там можешь понимать, молодой глупец и буржуазный перерожденец. Не ярко выраженное, нет, скорее едва-едва заметное. Но было Однако в этот раз Алекс, к собственному удивлению, ощутил, что подобного отношения больше нет. Наоборот, со стороны и Сталина, и Фрунзе стали множиться этакие мелкие знаки уважения. Ни глупостью, ни чрезвычайно развитым ЧСВ парень никогда не страдал, так что на одну доску ни с кем из своих визави он себя вследствие этого ставить и не подумал, но было приятно.