Посмотрел ей вслед, на худой вихлявшийся зад, и мне расхотелось приобретать сексуальный опыт с Жанкой. Однако ради вечернего рандеву перекроил распорядок дня после адмиральского часа укатил на тренировку. Вечером спустился во двор.
Алекс вернулся, представила меня Жанка кучке молодых людей лет от пятнадцати до двадцати, оккупировавших перед закатом хоккейную коробку.
Я не увидел знакомых лиц мне тоже не обрадовались. Девицы курили в кругу, дрыгали ногами, крутили попами. В другом кругу ритмично поводили плечами парни. Музыкально оформляли тусовку два гитариста один в полосатой майке десантника, у другого на предплечье рядом с якорем темнела наколка КТОФ. Кивнул на них Жанке и, получив Высочайшее Позволение, перебрался на скамейку к оркестровой группе. Послушал, попробовал и присоединился. Десантник хмыкнул неопределённо, моряк кивнул ободряюще.
Перед сном:
Билли, как дела?
Пытаюсь создать математическую модель человека.
Думаешь это возможно? А для чего?
Чтобы понять, чем он дышит, о чём думает, чего хочет.
Я тебе и так скажу дышит кислородом, думает о сексе, хочет денег.
Умно.
Ну-ну, трудись-трудись.
Следующий мой вечерний визит в хоккейную коробку был менее удачным. Возможно, сказалось отсутствие Жанки она работала официанткой в ресторане и отдыхала только по понедельникам. Лишь уселся на оркестровую скамейку, ко мне подошли трое.
Ты зачастил, чувак. Если хочешь прописаться проставляйся.
Ни тема, ни тон их речи мне не понравились. Я покосился на коллег по музыке. Десантник отвернулся с отсутствующим лицом. Моряк увлёкся пятнышком на брюках. Понял: подошедшие люди в авторитете.
Ты кто?
Сорока.
Где хвост оставил?
Шутник? Сейчас очки пропишу увидишь.
Очки, в смысле, затемнённые «фонари» скрывать.
Кто-то был бы против я никогда. Сейчас вернусь.
Мамину гитару некому доверить, понёс домой.
Не вернёшься не обидимся, чувак.
Дома повесил на место инструмент, поменял прикид на попроще предстоящие «танцы» пыльными быть обещали. Кинул взгляд на компьютер моё детище трудилось, не покладая рук. Эх, Билли, Билли, думаешь, как осчастливить человечество, а оно собралось меня бить.
Включил освещение коробки и вышел в её центр. Похрустел шейными позвонками, пощёлкал ключицами, попрыгал, разминаясь.
Ну, смелее. Где тут известный окулист?
Вышли двое. Сорока кинул локти за спиной на заборчик коробки и ноги скрестил во фривольной позе. Ухмыляется, цирка ждёт. Ну, будет цирк.
Бить я их не бил злости ещё не было. Ловил на контрприём и аккуратно укладывал на газон. Один вооружился кастетом.
Убери ручонку сломаю, предупредил я.
Он не послушался, а я не сдержал слово поймал его в атаке, чуток помог ускориться, и он обрушился головой на ни в чём неповинный заборчик. Затих. Наверное, ушибся. Да как бы шею не сломал. Коробку тоже жалко.
Чё глазеете? А ну гурьбой Сорока пинками и тычками гнал на меня толпу подростков.
Смелее, смелее, подбадривал и я.
Крутился, как белка в колесе, аккуратно ронял их на земь в стиле айкидо и никого не ударил. Девчонки ахали, визжали думаю, что от восторга.
Вдруг знакомый и любимый голос, лёгкий плеск ладошек:
Браво-брависсимо! Ты ещё в детский сад не забудь заглянуть.
Мама! Мамочка! Здесь? Приехала!
Я бросился на остатки сильно поредевшего воинства у, гады, порешу! Парни врассыпную. Исполнил кульбит на прощание это для девиц перемахнул заборчик, подхватил маму на руки, закружил, понёс домой.
Она:
Рюкзак, рюкзак там все сокровища!
Прихватил и рюкзак.
Мы пили чай.
Колотун-бабай сейчас в Якутии.
Это в июле-то?
Представляешь, утром всё бело от инея. Солнце встанет роса блестит. В полдень жара. Ночью у костра греемся в палатке даже в спальном мешке не заснёшь. Попростывали все решили свернуться. Смотри, что привезла.
Среди якутских трофеев сверкал алмаз. Настоящий. Не силён в каратах стекляшка в полногтя мизинца.
Место запомнила? На следующий год рванём вдвоём, нароем-намоем, богатенькими будем.
Неделю мы разбирали мамины трофеи. Она из дома носа не кажет. Он у неё, и лоб, и щёки, и даже шея в красных пятнах. На руках о, ужас! «цыпки».
Это от ледяной воды, жаловалась мама.