Хочешь иглой неспешной юбку твою залатаю?
Хочешь стяну сапожки с ног безнадёжно усталых,
Выдам повидло и ложку, чаю плесну в пиалу?
Лук мой крепко сработан, стрелы в насечку косую -
Завтра пойду на охоту да подстрелю косулю,
Сложим костёр из чурок, мяса нажарим отменно!
Из неподатливой шкуры выйдет ковёр на стену.
Славный денёк сегодня; я на чуть-чуть, ненадолго.
Не суетись, охотник, тернии были не колки.
Чуть посижу на лавке, чуть на тебя полюбуюсь -
Да и уйду по травке, драной одёжкой красуясь.
Лес говорлив да светел, солнца отрадны посулы.
Жалко, что ты не заметил,
Как подстрелил
Косулю.
Саломея
Отбушевала премьера; занавес ливнем пал.
Отволокли за кулисы голову Иоанна -
И в пароксизмах веры гулко отхлопал зал.
Горькие ноты мелиссы. Ты улыбаешься пряно.
Кресло пускать не хочет: ластится к лени руки:
Зрительница прекрасна вольные волосы ливнем,
Платье оттенка ночи, колкие каблуки.
Ноги босы и опасны. Господи, помоги мне!
Длится царевнин танец: сброшены семь покрывал;
Жаркое жадное тело: грация беспощадна.
Щёчки камелий румянец, глазки черны наповал.
Взгляд синевой индевелой, сумка безделкой ладной.
Кресло осиротело: ты лишь немного спешишь.
Бёдра круглы и тактичны: сдёрнуть бы покрывала!
Гомон толпы оголтелой преображается в тишь:
Как же, царица, да лично! Колки тиары жала,
Змеями вьются браслеты по неспокойным рукам,
Ветер уносит в пустыню дымные нотки мирры.
Пятна рекламных подсветок. Пуст театральный храм.
Томно идёшь к машине. Я при тебе конвоиром.
Мёртв Иоанн; кровавые реки пачкают серебро.
Дернешь капризным плечом в пряном плену сомлею.
Трёт раздражённые веки сонный актёр-пророк.
Дрожь автострад нипочём.
Радость.
Дрянь.
Саломея.
К Туу
Ты не меня ли, седой бельчонок, по свету искал,
Ты не моё ли по тьме да во сне выкрикивал имя?
Я ледяная лошадь с глазами из серых зеркал,
Я молодая лошадь с подковками ледяными.
Ну, не чурайся, бельчонок, танцев моих кружевных;
Ну, подойди, бельчонок: трепетный страх беспричинен!
Я распрекрасна, седой бельчонок, стати мои стройны,
Круп полирован морозом, в гриве искрится иней.
Помнишь ли злобную стужу и снулых осинок сень,
Помнишь ли ветхий домишко, спящий с тропой в обнимку?
Помнишь, бельчонок, чудачку Туу в шапочке набекрень,
Ту, что любила суп, и костёр, и песенки невидимок?
Ту, что тебя любила распахнутым сердцем в накал;
Ты был костром, бельчонок, рыжим, злым, оголтелым.
Ты был зверьком, бельчонок резвился, смеялся, скакал,
Всё рассуждал о белых лошадках. Туу старела,
Туу старела, шапкой скрывала морщины на лбу,
Туу плакала в суп он казался слишком солёным.
Домик тонул в снегопадах, ветры пускались в гульбу.
Ты же однажды сбежал, близкой весной распалённый.
Туу зачахла, бельчонок, бросила думы-дела;
Домик совсем обветшал да истаял призрачной дымкой.
Туу угасла, бельчонок, Туу совсем умерла.
Но перед тем, бельчонок, как стать чудной невидимкой -
Туу меня сотворила. Велела: найди да беги,
И я десяток годков топтала тропу непростую.
Ну же, седлай, бельчонок, лошадкиной спинки изгиб.
Крепче держись, бельчонок. Я везу тебя -
К Туу.
Вайбер
Творю ответы: "Супчик разогрей",
"Привет, подружка!", "Снег в столицах редок".
Мой Вайбер бодр, как тысяча чертей,
И током бьёт, как тысяча розеток.
Строжит деревья ветер-брадобрей,
Стрижёт случайный лист с февральских веток.
Танцуют пальцы: "Купишь молока?"
"Какие планы, бро?", "Смешная фотка!"
Лучится смайлом красная строка,
Абзацы группируются в охотку.
В клаксонов суматошный перекат
Внедряется зарянки робкой нотка.
Пишу, к рекламной тумбе прислонясь.
Готовится капель сорваться с крыши.
И вдруг "Когда же я тебя увижу?
Скучаю. Не плети резонов вязь -
Что я тебе не нужен отродясь,
Что нами, чёрт, порыв минутный движет!"
Пишу: "Конечно, нет! Наверно, да"
Седлаю лавку, млею рохля-рохлей!
Пишу: "Куда мне сердце передать?"
Пылают щёки, в глотке пересохло.
Прохладу вытесняет теплота,