Лени боится момента, когда мать вернётся домой. Вынесет ли фрау Фэнгер пустоту, которую ничто уже не заполнит? Но сама Лени переступает порог как падает в пропасть ощущая удар, сдерживая дыхание, зажмуриваясь Она ходит по пустым комнатам. А если только представить, что случившееся наваждение И ничего страшного, непоправимого не было Лени думает ведь это так реально: фрау Фэнгер у дедушки, в букинистической лавке, помогает ему с переплётами и починкой редких вещей, выброшенных Северным морем. Леон как раз сейчас приедет на электричке из Марбурга, где он преподаёт математику. Математику, которой Лени никогда не понимала.
Она представляла голову Леона полную чисел, математических знаков, наскакивающих на шекспировские строчки. Шекспир это Бог Леона. А значит, и её, Лени, Бог. Вместо колыбельных песен Леон пел ей перед сном сонеты Шекспира. И в мягкий голос Леона она куталась как в плед. Она представляла, что голос Леона это голос самого Шекспира; сам Шекспир склонялся над ней, напевая сонеты.
И Лени кружит посередине комнаты, и декламирует нараспев:
Часов и дней безудержный поток
Уводит лето в сумрак зимних дней,
Где нет листвы, застыл в деревьях сок,
Земля мертва и белый плащ на ней.
И только аромат цветущих роз
Летучий пленник, запертый в стекле,
Напоминает в стужу и мороз
О том, что лето было на земле.
Леон читал этот сонет впервые, когда ей было пять; она ничего не понимала все слова звучали как заклинание, прежде неизвестное. Она верила так Леон говорит со своим Богом. Он у Леона другой. У всех один, а у него другой. Вот какой странный язык у этого Бога, и только Леон его понимает. Потом Леон научил и Лени понимать. Но звучавший как молитва и заклинание у Шекспира, у других этот язык становился диким, как наречие какого-нибудь африканского племени. «Здесь тоже по-английски», отвечал брат, когда Лени приносила книжку с похожими на шекспировские буквами, но никак не звучащими. «Нет, ты не слышишь! возмущалась Лени. Это совсем другой язык». И брат обнаруживал книгу в мусорном ведре. Скоро английские книги стали запирать все, кроме Шекспира. Лени входила в комнату брата, бросала взгляд на портрет того, кого зовут Шекспир, который есть хранитель и дух семьи, и Бог, а потом на тома книг. Девочка перечитывала взглядом все корешки, тревожась, не исчез ли какой-нибудь том. Если одного не было, вскрикивала: «Леон, моё сердце сейчас не выдержит!» (она помнила, что самое большое горе в их доме называлось «сердце не выдержало»), и Леон понимал, в чём дело тут же указывал жестом на письменный стол или кровать, где лежала книга. И тогда Лени махала рукой, как если бы хотела добавить себе воздуху, и с облегчением выдыхала: всё в порядке.
Аромат, может быть, и можно запереть в колбу, но что делать с нашей ситуацией, Леон? Что сделать, чтобы оставить тебя навсегда? Для других неважно. Для меня. Пусть для мамы В каком саркофаге могла бы сохраниться твоя душа?.. Я должна её распознать
Лени морщится, наталкиваясь взглядом на приготовленный воскресный костюм, решительно убирает его в шкаф, а потом находит среди идеально уложенного белья любимую пижаму брата. Лени облачается утопает кутается, подбирает штанины, закатывает рукава. Валится на кровать, зарываясь под одеяло, и отдаётся памяти, как волнам обессиливший пловец
Однажды Леон пришёл поздно ночью. Были каникулы; в такую пору он позволял себе больше обычного: больше веселья, беззаботности, развлечений. Правда, в тот день развлечения имели горький вкус: подруга оставила его. «Просто разлюбила, так бывает», говорил Леон. «Зачем тебе девушка? спрашивала Лени. Ведь у тебя есть я» В ответ он обнимал младшую сестру, целовал её в висок, бормотал что-то вроде «вырастешь поймёшь». Положим, она уже и тогда выросла ей было тринадцать, и она, конечно, напоминала Леону, скольки лет Джульетту отдавали замуж, прибавляя, что речь вовсе не о том.
В ту ночь Лени ждала брата в его комнате, в его большой кровати, читая «Гамлета» и от всего сердца Гамлета ненавидя. Лени готовила речь, чтобы обрушить её на Леона. Кто этот Гамлет? Слепец и ничего больше. Он смотрит в её глаза и не видит. Скажи, что он должен видеть в её глазах? Любовь? Нет! Он должен видеть себя! Он, всегда он отражается в её блестящих зрачках, на что бы Офелия ни смотрела