Однажды после такого происшествия шестилетняя Лени спросила: «Что ты называешь опасно, Леон?» И Леон пустился в долгие объяснения, которые, конечно, должны были увенчаться самым сильным доводом: смерть. «Опасно это если близка смерть? Но если ты будешь там же, Леон, тогда ведь уже неопасно?» недоумевала она. И Леон отчаивался, не зная, какой довод должен стать самым сильным.
После каруселей они часто сворачивали к рынку, располагавшемуся на одноимённой площади. Сейчас Лени, конечно, тоже выбирает этот маршрут. Иначе и не могло случиться. Весь её нынешний день как не могло не случиться. Но все неизбежности касаются совершенно рядовых вещей, и от этого неприятно. Хотелось бы предчувствия чего-то важного, может быть рокового. Такого предчувствия нет.
Сегодня она беспрестанно спрашивает себя: почему Леон поступил так? Спустя пять лет первый раз она задаётся этим вопросом. Какой смысл содержался в этом броске? В этом прыжке? В этом мгновенном конце всего? И разве нужно было, чтобы она, Лени, осталась одна? Разве она позволила бы, спроси он её важнее ли ей быть с ним неразлучно, или обходиться без него, но чтобы он оставался всегда досягаем: хотя бы своим голосом. Она бы звонила ему. Алло, Леон? Ты всё ещё любишь свою Гретхен? (Или Сару, или Мари, или Ингрид никакой разницы.) А меня?.. Меня, твою Лени, любишь ли ты сильнее её? Лени опускается на скамейку, участливо подставленную ей провидением Небельфельда. Ноги её больше не слушают.
Неправда. Я бы могла могла принести эту жертву, только бы ни один волос не упал с твоей головы. Я обходилась бы твоим голосом, вперемежку с телефонными хрипами и вкраплениями чужих обрывочных фраз. Я бы ждала, я не звонила бы первая. Ждала бы и ждала С утра до ночи Если бы ты только спросил меня Ты читал бы мне из «Гамлета», и из «Короля Лира», и из других трагедий Если бы я никогда больше не смогла прикоснуться к тебе, Леон Если бы я никогда больше не обнимала тебя и не встречала вечерами в твоей кровати Может быть, тогда бы ты открыл мне свою душу?..
Лени поднимается. Леон обокрал меня Она обретает силу с этой мыслью её жажда: восстановить справедливость. А справедливость такова: душа Леона должна принадлежать Лени.
Когда она заходит на рынок, бронзовый, словно запечённый в духовке, старый турок приветствует её и расхваливает свои фрукты мёдом льётся его удивительная речь. Это Суат, они частенько болтают с ним. Лени качает головой: сегодня не надо. Тогда турок протягивает ей апельсин. «Это в честь праздника вашего Бога. Возьми, Лени». Она быстрым движением убирает плод в сумку, благодарит, желает здоровья и благополучия семье Суата и направляется к хлебным прилавкам. Обычно здесь несколько лотков со свежим домашним хлебом, пирожками «сытными» и «сладкими», как называют их торговки, и брецелями. Но сегодня выпечки гораздо больше. Лени подходит к Хильде и спрашивает ту о её Леоне маленького болезненного сына Хильды зовут так. И женщина радостно сообщает: всё в порядке, ребёнок уже здоров. «Вы бы зашли к нам как-нибудь, фрёйлейн Лени, Леонхен всё время вспоминает, как вы разыгрывали пальчиковый театр. Он так смеялся, мой бедный мальчик» «Я зайду как-нибудь, Хильда, непременно. Да вот завтра и зайду принесу маленькому Леону гостинец. Будем вместе искать яйцо, снесённое зайцем». И Лени просит у Хильды солёный брецель. «Может быть, лучше лимонного ягнёнка?» «Нет-нет, говорит Лени. Это я сама собиралась сегодня печь». «Леонхен обожает лимонного ягнёнка».
Да, мой Леон тоже, думает Лени, надгрызая полученный брецель. А потом она проходит меж рядов, вспоминая, как, вытянув руку над головой и коснувшись края прилавка, она случайно и вполне невинно добывала то яблоко, то айву, то горсть орехов. Леон держал в это время другую руку Лени в своей и совершенно ничего не замечал, пока кто-то, похожий на Суата, не крикнул: «Эй, парень, держи девчушку за обе руки!»
Потом Леон стыдил её всю дорогу, а она никак не могла понять, что дурного сделала. «Это яблоко само упало мне в руку. Это волшебное яблоко!» отчаянно выкрикивала Лени и дула щёки. Больше не говорила Леону ни слова, до самого дома. А когда на ночь он собирался почитать ей, она сделала вид, что спит. Не желала слушать Леона, раз он не верит в волшебные яблоки. Назавтра же сама пришла в комнату брата он ещё спал и положила яблоко (это упало, когда Леон поспешно уходил с рынка, таща за собой унылую Лени) на подушку, где покоилась голова Леона. Лени поцеловала брата в губы, и он тут же очнулся. «Смотри, Леон! У тебя на подушке яблоко! Разве ты клал его сюда?» «Откуда оно здесь, Лени?» И Лени рассказывает ему на ухо, что это волшебное яблоко, оно прикатилось сюда само, лежало прямо у кровати Леона, а она, Лени, положила его на подушку. «Какая же ты выдумщица, Лени!» говорит Леон, но надкусывает яблоко и протягивает: «М-м-м вкуснотища!» «Хочешь, у тебя каждый день будут такие волшебные яблоки на подушке, Леон?» Он сгребает её в охапку, сажает на кровать и говорит: «Нет, Лени, волшебство должно быть только однажды, лишь в таком случае оно настоящее волшебство». «Хорошо, тогда в следующий раз к тебе прикатится волшебная айва» И она спрыгивает с кровати, деловито сообщая: «Мама зовёт завтракать».