Пол как будто услышал мысли Джона и вовремя прервал их своими словами. Рука Джона вновь окрепла, и он снова увидел белые пятна, пытающиеся перебраться через стену. Он продолжал нажимать на спусковой крючок, короткими очередями взрывая пулями фигуры врагов, мечущиеся перед ним в прицеле. К их стрельбе уже подключились посты со всех сторон, и Джон уже слышал в отдалении длинные очереди ручных пулеметов и клацанье тяжелых счетверенных танковых пулеметов, снятых с машин и установленных на крышах высоких зданий, слышал тяжелые ухающие выстрелы гранатометов и визг мин, летящих к ним из-за стены. Он видел в прицел как их много, как одержимо они лезут через стену, лезут по трупам своих собратьев, лезут по проволоке, раздирая руки в кровь, их широко открытые рты зияли черными пятнами на лицах, и только по стоящему гулу можно было догадаться что они кричат, что они изрыгают те страшные слова, которые, если они возьмут верх в этой бойне, превратятся в жуткую реальность. Джон не переставал стрелять, автоматически меняя рожок за рожком, ствол его автомата уже раскалился и надо было дать ему время остыть, но уж слишком много нечисти рвалось в его дом, уж слишком велико было их желание лишить его жизни, забрать его душу и растоптать его разум, убить всё, что было ему дорого и лишить его всего! Джон не мог этого допустить и его ненависть к нападавшим переросла в холодную ярость, спокойствие охватило его, время как будто замедлилось и движения врагов в прицеле стали плавными и неуклюжими. Теперь Джону было достаточно двух-трех выстрелов, чтобы сразить очередного врага, и у него появилось время, чтобы автомат, если и не стал остывать, то хоть перестал греться. Уже перед стеной валялась целая куча мертвых тел, уже стали слышны крики и стоны в прерывающейся стрельбе, появился легкий утренний свет, стал уменьшаться поток лезущих через край и только самые одержимые продолжали перекидываться через верх и пытались достичь хоть какого-то укрытия на этой стороне. Однако и здесь их поджидала неминуемая гибель. Саперы знали своё дело, и радиоуправляемые мины рвались в самый нужный момент, разбрасывая части тел в стороны.
Стихло всё внезапно вот так сразу, как по команде прекратилось и нападение, и оборона, одновременно перестали стучать пулеметы и автоматы, ухать гранаты и мины, смолкли крики как нападавших, так и оборонявшихся.
И только тихие жуткие стоны умирающих рвали сердца оставшихся в живых в этой неожиданно солнечной утренней тишине.
Всё это было в прошлом, с тех пор набеги практически прекратились, были редкие вылазки разведчиков как с той, так и с другой стороны, так сказать «прощупывание» обороны. Они быстро и жёстко отражались, тем самым отбив охоту к нападению у кого-либо.
Побег
День для бегства Джон выбрал выходной, так как именно в эти дни отдыха его не должны были хватиться скоро, что давало ему время отойти как можно дальше. За прошедшие несколько суток он полностью подготовился, собрал всё необходимое: документы, походное снаряжение, значительное количество таблеток препарата «ово», продукты на первое время, боеприпасы, спиртное, лекарства и прочие, необходимые в длительном и опасном путешествии, вещи. Также он тщательно проработал маршрут, опираясь на последние данные, полученные со спутника, и сделал поправки с учетом изменения боевой обстановки в близлежащих к гетто районах. Прокладывая маршрут на континенте, он увидел, что количество разграбленных ферм и уничтоженных ферм увеличилось. Проанализировав полученные данные, он пришел к выводу, что деятельность так называемых «горцев» значительно активизировалась. Это стало ещё большей опасностью для Джона на его пути к свободе и нормальной жизни в нормальной стране. Сегодня в ночь у него было последнее дежурство, сразу после которого он и планировал уйти за стену.
Как обычно они дежурили с Полом вдвоем и в самое опасное время под утро. Их дежурство проходило спокойно, тишину звездной и безлунной ночи ничего не нарушало, кроме редких криков птиц, пролетающих над их головами на юг, на зимовку. Глядя на них в темноте, Джону стало грустно, сердце сжалось, и тихая тоска сдавила его грудь ведь это были последние часы его пребывания в родном доме, в родном краю, пусть и загаженном, пусть и опоганенном пришлыми мигрантами и соотечественниками-извращенцами, но это была его Родина.