Я, на тебя взглянувши исподволь,
Мечтаю в тихий омут погрузиться,
На дно благословенное зеницы
По радужке спуститься винтовой.
И там впотьмах без устали бродить,
Боясь от наваждения очнуться.
А страннику поможет не вернуться
Лишь Ариадны порванная нить.
Голые землекопы
Зверьки чудны́е
Не знают боли.
Слепы их царства,
Глубоки штольни.
Я нынче тоже
Бесчувствен, что ли.
Впотьмах летаю
Подобно моли.
И зреньем севший,
И духом нищий.
Подкорка с видом
На пепелище.
За олимпийцев
Я пью до колик,
Как третий лишний
И алкоголик.
Черты и резы
Эйвбери
Эй, забери меня в Эйвбери!
В ганглии каменной Англии,
В таинственный град Уилтшир
Перенеси, Всевышний!
В свой мезозой зелёный,
Где каждый в Тебя влюблённый
На миг полыхнёт ракетой
И нету!
«Умер Шумера, умер»
Умер Шумера, умер
Владыка, герой, пастух.
Плачет над прахом Гудрун,
Руны бормочет вслух.
Таинственный град Уилтшир
Тоже о нем скорбит.
Перенеси, Всевышний,
В богом забытый скит.
Ока не вынет ворон,
Если ты сам летуч.
Жми на четыре стороны
Выше ходячих туч.
Апории
Найти, как водится, не просто
Ответ на вечные вопросы:
Догнал ли Ахиллес Тортиллу
И что Сивилла покурила?
И можно ли в рассудке здравом
Сразиться с целым Минотавром?
И правда ли, что он исчадье
Чресчур порочного зачатья?
Войти ж в Елену может каждый
Единожды и даже дважды,
Она как вешняя река
И широка, и глубока.
«Обсели мухи абажур»
Обсели мухи абажур.
И я немного посижу.
Отрезанный ломоть доем.
Запью холодным бытием.
Всяк думу горькую отбрось
О том, что вкривь пошло и вкось.
Что жизнь, как детская юла,
Без подзавода замерла.
Сон
В ночь с понедельника на среду
Я крепко спал, мне снился сон:
В салон съезжаются к обеду
Кареты с четырёх сторон.
И я в трескучем тарантасе
Туда же правлю: людный зал.
Царице зала поклоняся,
Чешу со скуки причиндал.
Тут столько лиц туземной знати,
Не всех мне суждено узнати.
Я прислоняюсь к косяку:
Что светит на моем веку?
Я дальше сон не досмотрел
И бледный на кровати сел.
И тут из хмари поднебесной
Мне голос слышится чудесный:
«Крепись, мой неразумный брат!
Никто ни в чем не виноват,
Нет ни империи, ни хунты,
И лишь к войне приводят бунты».
«Дети солому палят. Алые снегири»
Дети солому палят. Алые снегири
Порхают снаружи. Мысли горят внутри.
Огнище главное вижу, обширней нет.
До зорь достаёт его тонкий бухарский свет.
А далее, далее сплошь непроглядный мрак,
Что там за кромкой огня? Не понять никак.
Уже не торфяник неведомо, кто зажёг.
А ниже и глубже какой-то саксонский смог
Равнину окутал, все этажи души.
Круши мою спину, в алмаз мои сны кроши
А мрака не меньше, сколь факел тоски ни жги,
Кипящая льётся лава, но не видать ни зги.
Ars Brevis
Потоп
Перелётные птицы поведали, возвратясь:
Как сгинул, повсюду одни лишь воронки
И на пляжах чернеет мазутная грязь.
У. ОденУпало-пропало, прошло без следа
Покрыла полмира большая вода.
А что же в итоге? Трофический ил,
В котором народы творец схоронил.
Потопа великого страшная гладь
Открыта, как некогда в клетку тетрадь.
На первой странице при взмахе весла
Смешной человечек заместо числа.
«Как белые мухи садятся на чёрный след»
Как белые мухи садятся на чёрный след.
Давно и в помине прошедшего боле нет.
Нет боли. И поле, уставшее от серпа,
Ложится под спуд покрывает его крупа.
И я порастаю рождественской скорлупой,
В желток обращаюсь, в белке нахожу покой
В белёсом тумане, дурмане с карминным ртом,
В крещенском буране, мятущемся за мостом.
«Над горизонтом дым»
Над горизонтом дым,
Куры в клубах кудахчут,
Боязно молодым,
А старикам тем паче.
Плачет по бабе яр,
Втоптаны в грязь куртины,