Уже несколько раз в терапии всплывала тема возможного знакомства с отцом. За последние двадцать лет Натали не раз собиралась сделать это. Но каждый раз не решалась. Обессиливала от ужаса и страха отвержения, в один миг возвращаясь в глубокое детство, в полной беспомощности замирая перед огромной пустотой. Пустотой, жаждущей образа человека, который подарил ей жизнь.
В Афинах управилась за день, умудрившись продать шедевры Дионисия Иванова задорного Христа и уверенную Богоматерь в желтом платье. Осталось два наградных свободных дня. Волшебный остров Эгина расположился всего в сорока минутах морем от Афин. И заманивал Натали главным сокровищем храмом Афайи, а встретил медовым апельсиновым воздухом, нагретыми пиниями, расслабленным немноголюдьем. После блестящей стремительной Москвы и душных Афин время остановилось. Уютный крошечный отель, таверна. Все любимое из местной кухни: греческий салат, цацика и жареные сардинки. Ела их вместе с костями, запивая холодным белым вином.
Купаться не хотелось. Разомлев от еды и жары, забралась под белую губчатую скалу, расстелила полотенце и улеглась голышом смотреть на нежные ветки пинии, закрывающие яркое греческое небо. Задремала, во сне ощущая, как ветерок скользит по ногам, задувает в ушко, гладит по освобожденной от одежды попе. В полудреме смотрела на свою жизнь как будто издали. Из заграницы. Представила себя маленькой девочкой.
Крепенькая, розовое платье в клубничку, белые волосы совсем выгорели, подперла ручкой голову и думает. Глаза грустные и взрослые. В детском садике одиноко Ни мамы, ни папы. Впереди только борьба с воспитательницами за право не есть ненавидимую до тошноты манную кашу. Мир несправедливое и опасное место, где много врагов и мало защитников. Взрослое сердце Натали сжимается от жалости к маленькой Наташеньке в платьице в клубничку.
Как когда-то предложил сделать психолог, в своей фантазии она подходит к девочке, садится рядом. Прижимает к себе, гладит по голове, целует. Успокаивает: больше никто не заставит есть манную кашу, все хорошо, ты победила! И впереди все не так уж плохо. Маленькая Наташа замирает, верит и не верит. И спрашивает, заглядывая в душу большой: правда, правда? Ты меня не бросишь?
Натали вздрогнула от внезапной мысли: я ведь опять попалась! Детский страх быть брошенной был самым сильным. И раньше она его совсем не сознавала
Глядя на нестерпимо яркое полосатое море, цвет которого ежеминутно менялся, становясь то отчетливо бирюзовым, то драгоценно аметистовым, Натали вспоминала разговор с психологом.
Она влюбляется в похожих мужчин. На самом деле мужчины разные, но испытывает она с ними одно и то же. Нежность, слабость Нежность делала Натали слабой, маленькой девочкой. Которая теряла себя в любовных отношениях.
Прикидывающийся вечным греческий день отправлял в детство. К незнакомому отцу, в беспомощность и слабость. В нерешительность познакомиться с ним заново, рискнуть встретиться, будучи взрослой женщиной. Задать те вопросы, на которые всю жизнь ответов не было.
Психолог предполагал, что для этого и появились новые мужчины в ее жизни помочь сделать это сложное дело. Потому что, мол, дальнейшее развитие Натали от этого зависит.
Косулин был помешан на развитии и движении. Убеждал, что ее ситуация требует сложного действия. Подвига. Встречи с детским страхом. То есть, якобы Виталик, Тимофей и «этот» появились для того, чтобы она восстановила отношения с отцом! И избавилась от страха, стала свободной. А потом уж решала, что ей делать дальше. Натали то соглашалась, чувствуя, что Косулин говорит правду, то сопротивлялась. Кисло думая, что психология бред, а психологи идиоты. А настоящая любовь невозможна без страданий. Страдания это красиво! И отец здесь вообще ни при чем.
Косулин с ней не соглашался, становился противным и неромантичным. Даже сердился: если есть свобода и нет страха нет никаких страданий! Есть страдание, значит, происходит духовная работа, и ей Натали сопротивляется, предпочитая зависать и мучиться. Впрочем, всячески поддерживал, говорил, что для качественного завершения ситуации нужно время.
Московские мысли все крутились и крутились в голове, не давая расслабиться и отдаться греческому ощущению времени и культуры, в котором все уже случилось в прошлом и одновременно существует в настоящем. «Подвиг так подвиг поеду молиться. Самое место», сказала себе Натали.