В итоге, постигая в очередной работе феномен тоталитаризма, пришел к удивительному выводу, что любовь к одной женщине, в сущности, своей ничем не отличается от сознания, ищущего абсолютной власти. Верность и тоталитаризм явления одного порядка. Михаил Дмитриевич был в восторге от того, что разгадал Василия Петровича, и утверждал, что тот любит Карину Николаевну, как любят Сталина. Смеялся и называл «каринистом».
Василий Петрович обижался, а потом перестал, парировав логичными рассуждениями о любвеобильности Михаила Дмитриевича как проявлении ненасытной тяги к потреблению и примитивному азиатскому капитализму. Такие разговоры они вели, конечно, не на семейных сборищах.
Брат Сережа сидит на другом конце стола, не отрывая глаз от привезенной из Англии невесты. Убедительные отцовские речи про тоталитарный выбор России произвели должное впечатление на Сережино сознание. После института он нашел у себя «европейский ген» и уехал в Европу, сделав то, на что так и не решился Михаил Дмитриевич. Оправдал научные надежды отца и на данный момент обретался в Оксфорде молодым профессором антропологии. Там он и встретил свою невесту балерину, дочь новых русских эмигрантов буржуазной волны. На людях Михаил Дмитриевич сыном гордится, но втайне переживает его отъезд как предательство. Это переживание настолько не совпадало с декларацией всей жизни, что в общение с сыном прочно вошло напряжение и неудовлетворенность. Михаил Дмитриевич принципиально не учился звонить по интернету, а телефонные звонки оказывались ужасно дороги и после пары минут беседы на это тактично указывалось.
Даша, наоборот, рада старшему брату. Бросается ему на шею и крепко обнимает, щупает, замечает новые морщинки и модный вельветовый пиджак. Шутит над Сережиной английскостью и предлагает заняться наконец шпионажем в пользу Родины, искупить, так сказать, грехи. Придирчиво осматривает английскую невесту. Против ожидания русская балерина ей нравится, за что получает троекратный поцелуй в неевропейском стандарте. Дашин любимый приемчик жаркие поцелуи с иностранцами те сразу начинают думать об «особой» русской душевности-дикости и теряют бдительность. Даша без брата скучает и хотела бы, чтобы он вернулся домой. Но у Сережи таких планов нет. Тут они плохо понимают друг друга.
Итак, вся компания шумно устраивается за столом. Когда же, наконец, можно будет спокойно поесть?! Даша садится в честь дня рождения во главе стола, выпивает залпом полный бокал красного и рассматривает картину в целом. Родное семейство тут каждый показывает, кто ты таков и каковы твои перспективы, а все вместе отражают тебя будто в огромном зеркале.
Мужчины громко обсуждают развал российской науки и интриги вокруг выборов в Академии, сплетничают о неизвестных директорах институтов и главах комиссий, лакомых грантах и важных конференциях. Наконец, Михаил Дмитриевич удаляется на кухню и появляется через пять минут, эффектно неся свое знаменитое фирменное блюдо царскую уху. Он варил ее целую вечность, загружая и вынимая множество разных рыб, добавлял что-то и пришептывал, подливал шампанское для нужного цвета и каждый раз сокрушался, что черная икра стала такой дорогой. Ей бы в черной дыре под названием царская уха самое место. В лучшие времена папа вообще не пускал маму на кухню. Попасть на царскую уху считалось удачей. Уху, как королеву, ставили в центр стола в старинной фарфоровой супнице. Михаил Дмитриевич разливал ее по тарелкам собственноручно, заботясь, чтобы каждому достался хороший кусочек. Даша обожала папину уху. Пожалуй, лучший подарок на день рождения улыбнулась она, крякнув от ледяной водки, сопровождающей уху в обязательном порядке.
Василий Петрович любит говорить тосты. Уже подняв рюмку, он с минуту рассматривает Дашу, которую, как все в семье, называет детским именем Дуся.
Дорогая Дуся! Тот день, когда ты родилась, я помню, будто он был вчера! Твой папа почти успел закончить ремонт к твоему рождению, и мы тащили сюда огромный шкаф! Мы как раз дотащили его до третьего этажа, и тут соседи крикнули, что звонили из роддома. Ты родилась. Твой папа был так счастлив, что уронил шкаф мне на голову! Он очень хотел девочку. И я тоже! Мы его еле дотащили, шкаф этот, кстати.
Даша улыбалась, хоть и слышала эту историю не единожды, а внутренне произнесла: «Зато потом обломались из Дуси вышел мальчик. И шкаф не зря уронил уже тогда предчувствовал, что ничего хорошего из меня не выйдет».