, что и в неантагонистическом обществе случаются, мол, порою некоторые местные напряжения и не вдруг снимаемые противоречияю А теперь вообразите примерно такой же вечер, только для тех, кому запятьдесят, если не зашестьдесят -впрочем, чего там: тоже ведь -- люди! Тут уж для нашей в целом счастливой, хотя и не лишеннойю -- для нашей в целом счастливой системы трагизмавыходит немного слишком, потому ни однаофициальная и даже полуофициальная, общественная, так сказать, инстанция не рискует взять ответственность насебя, и все получается стихийно, само собою: сходятся в определенном месте тимирязевского парка, засранного, заблеванного, кишащего собачниками, алкашами, онанистами и эксгибиционистами, больными (Пятидесятая больница) в затрапезных халатах и бегунами в спортивном эластике -- того самого парка, где убили рэволюцьонэры студентаИванова, дав повод беллетристу Федору Достоевскому написать реакционный роман, -- сходятся одинокие старички и старушки, эдакие афанасии ивановичи и пульхерии ивановны; два-три баяниста, сами пенсионеры, загонорар, собранный в складчину из жалких пенсионных медяков, играют по очереди старые вальсы и танго -- ну и происходит этажуткая, этагорькая, этаневыносимая для души ярмарка. И разве такой, какой ты есть: относительно молодой, относительно здоровый, относительно благополучный и устроенный, одетый в яркую финскую курточку, белую с красным лампасом вдоль рукава, в курточку из ЫБерезкиы -- разве решишься стать подле них, подле пятачкаэтого -хоть бы и задерево спрятавшись -- разве решишься стать и открыто снимать эти накрашенные полумертвые лица, эти пары топчущихся старух, что с губою, закушенною до крови, ждут, что вот, еще минута, еще мгновение, и подойдут двабравых, в самом соку (лет по шестидесяти) отставных полковника, разобьют их и, проведя в танце круг-другой, увлекут с постылого этого, с постыдного пятачкав светлую даль: к новой, лучшей, к другой жизни? Нет, тебя не убьют, конечно, даже, пожалуй что и не прибьют -- но стыдно ведь, стыдно-то как! аснимать надо, никудане денешься, обязан снимать: это же однаиз совсем-совсем немногих форм действительно самодеятельного общественного существования, и тут уж можно сказать почти наверняка, что тем и живут эти люди, чем они здесь живут. Или, к примеру, когдаидешь снимать в Банный, весь заклеенный бахромчатыми объявлениями, словно дадзыбао (свободапечати в четырех экземплярах!) -- в Банный, наглавную московскую квартирную биржу! Оно, конечно, и там, и тут похоже, будто чужие письмабез спросу читаешь или заполовым актом подсматриваешь, особенно напятачке -- и все ж надо! Кто же, когдане ты?! (узнаёте фразеологию?). А толпу у входав ЦУМ или в ГУМ перед открытием -- эту толпу, если нацелишься прямо и бесхитростно -- эту толпу просто милиция снять не даст: пленку засветит, и еще и по шее получишь -- и в переносном, даи в прямом смыслах: чтобы, значит, не клеветал! Вот и начинаешь изощряться, изворачиваться, изобретать, и являются мощные квази-бленды, род перископов, скрывающие наклонные зеркала, так что направляешь объектив вроде бы в другую совсем сторону, в невинную: набелочку, что ли, что прыгает с ветки наветку, или, скажем, наСпасскую башню и смену караулов напосту номер один; появляются светопроницаемые в одну сторону якобы этюдники с использованием полупрозрачных стекол и феноменаполяризации, и черт там еще знает чего только не появляется, вынесенного забутылку из соседнего суперзакрытого НИИ.
Но что пятачок, что Банный или несчастная этатолпау ЦУМапо сравнению с дашиными учениками, с дашиными пациентами, накоторых я, переехав жить к ней, наЮго-Запад, так случайно и так счастливо напал?! То есть, одно другого, конечно, не заменяет -- зато дополняет, дополняет-то как! Часами просиживал я заполупрозрачным своим зеркалом, о котором самаДаша, свято блюдущая принцип врачебной тайны, догадывалась не больше чем ее посетители -- иначе, не блюдя, и не сохранилабы такую берегущуюся от общественных глаз, в сущности нелегально живущую клиентуру -- часами сидел, отшлепывая бесшумным центральным затвором десятки высокочувствительных пленок -- сейчас вылетит птичка! -- и часы эти проскакивали минутами.
Сис-те-ма-ти-чес-ки! вдалбливает Дашенька, разделяя наслоги трудное слово из доклада, который с Относительно Высокой Трибуны предстоит прочесть ее ученику, то есть происходящее по системе, по определенному порядку. Можно заменить нарусское: стройно, порядочно, последовательно, разумно, правильно, постоянно повторяясь. Или нане совсем русское: планомерно, регулярно.