Белов попытался на память представить себе оставшуюся часть карты, восьмикратным свёртышем приютившейся в нагрудном кармане. Это не затруднило, но какого-то содержания не хватало. Даже в перспективе воображения было странно никого не догонять. Он смотрел на полоску зуевской шеи, обнажаемую лёгким наклоном головы при начале каждого гребка. Перед Зуевым река лежала ёмко и неведомо. Приближаясь к одному берегу, другой оттушёвывался, вызывая ощущение предстоящей пустоты. Защищённый своим рулевым, Зуев легко вырывался из мысли и спинного зуда о стреле гонки, наконечником которой он сейчас был. Объём будущего пути представлялся ему подобием сильного, гнетущего ветра, от которого нужно отворачиваться, чтобы дышать. Он разрезал туман, а тот сгущался.
И постепенно работа стала угасать. Зрительно пропадая как в вату, скорость не могла поверить в свою реальность. Да и вряд ли сзади уследили этот рывок.
Между тем стали наползать опасные журчания. Было неприятно их появление прямо перед носом, а иногда вёсла задевали о камни. Оба берега исчезли. Белов, аккуратно ведя, сместился к середине. Для ночлега все же было рано, и он хотел максимально продвинуться. Некоторое время байдарка, следуя течению, просто потерянно плыла.
Вдруг берег показался прямо перед ними.
Влево! отчего-то шёпотом скомандовал Зуев. Сбились, кажется.
Это остров, тоже тихо ответил Белов.
Действительно, течение раскалывалось, направо уходя под ивы, а куда они пошли балуя средь камней. Белов отвёл подальше и двинулся параллельно линии острова, одновременно приближаясь к левому берегу. Минут через десять они почти миновали остров, а дальше, направо, опять тянулась туманная гладь. И там, в этом пространстве, надрезая край глаза, что-то внезапно возникло, выросло, выступило из тумана
Зуев повернул голову и вздрогнул. Это была байдарка.
Белов удивлённо перестал грести. Это была посторонняя байдарка. На других-то реках он немало встречал их, а здесь ошарашило.
Байдарка была той же конструкции, что и их, но трёхместная. Привыкши к двойкам, она казалась неуклюжей и гипертрофированной. Впереди и бесшумно, она огибала остров с другой стороны, под острым углом находясь на том пределе видимости, когда угадкою ещё можно рассмотреть черты лица, а общий облик дрожит и расплывается, обещая вот-вот пропасть.
Впереди сидела молодая женщина в жёлтом, по которому были рассыпаны тёмные волосы, чуть ниже плеч, вкруг головы схваченные узкою алой лентой. Повязка отчёркивала высокий и нежный лоб. Женщина гребла старательно, но неверно. Она почти сразу же сгибала руку, вынося весло коротко и набок, будто подставляя изгиб локтя поцелую невидимого Пана. От этого движения её выглядели ломкими и до жалости наивными, что последовательно перетекало в лёгкость и мягкость, и неожиданным итогом впечатления оказывалась гармония, как у юной матери, неумело, а с чем-то уже тайно-собственным ласкающей дитя; и тем более эта материнская нотка была тут же подтверждена, хотя не совсем о юности, потому что мальчику, чья русая головка неподвижно светилась в середине байдарки, даже на таком расстоянии можно было дать девять с половиною лет. Он сидел как читая, но для чтения слишком стемнело.
На том, кто вёл байдарку, была кепи с длинным козырьком, как бы отгораживающим лицо. Его глубокая и чистая гребля одновременно контрастировала с повадкой жены и, сливаясь, поглощала её. В его манере Белову мгновенно охнулось что-то зуевское, подобное, может быть, ещё кристальней и резче, благодаря дистанции тумана. Мощь в этом мужчине не стояла, а вспыхивала, зависая над мигом релакса, и гребки выходили протяжно-лёгкими, как с горы.
Тройка набирала ход.
Зуев, не отрывая глаз, с какой-то машинальностью потянулся вперёд, сделал резкий гребок, потом ещё и ещё, разгоняя лодку. Белов выждал несколько секунд, Зуев не оборачивался, тащил в одиночку. Тогда Белов набрал на лопасть толику воды и швырнул в затылок напарнику, овеществляя иронию. Зуев не обратил внимания. Белов вздохнул и неохотно подключился.
Остров носато тянулся, сохраняя угол меж лодками, словно ринувшимися в асимптотический перерез. Туман стеною окружил звуки. Плеск вёсел никуда не уносился, оставаясь в тесном овале, который за мах проделывала байдарка.
Белов с Зуевым постепенно разработались по-настоящему, один за компанию, другой каким-то нервным азартом. С тройки их не заметили и вряд ли уже могли: она легла на параллельный курс, далеко впереди, и катила сама собой, не ведая соседств. Теперь, когда можно было сравнивать, гребцы придавали ей странную, несоразмерную скорость, словно её скольжение руководствовалось какою-то невидимой дополнительной силой. Расстояние не сокращалось, наоборот