Если краснеешь, значит, есть за что?
Есть, конечно, развел руками чиновник. За это и прогорел.
Интересно. Редко вашего брата прижимают к ногтю, снова сказал крестьянин.
Не блоха, вставил дачник.
Не блоха, согласился крестьянин.
Чиновник вытер платком вспотевшее лицо, перекрестился:
Как на духу: из за дефицита совести я погорел, как будто он только в нашей конторе? Приехал из губернии начальник и инкогнито ко мне в кабинет. Мол, землю хочет купить в муниципалитете, пусть будут овраги и балки, ему все равно. Заполнит их водой, и будет выращивать рыбу. Говорю, с водой как раз у нас плохо. Сами последний пруд допиваем, а канал неизвестно когда запустят. Успокаивает, его это проблема сначала землю купить надо. Ну, я прямо без обиняков: откат сорок процентов, за гектар земли сто тысяч рублей. «Где у тебя совесть, вдруг, закричал посетитель. Я сам беру за гектар пятьдесят тысяч рублей, а ты» Вот я и оказался здесь у знакомого бомжа, он у нас в муниципалитете все время роется в мусорном ящике. Мы ему иногда бросали туда по буханке хлеба.
В подвале стало тихо, даже бомжи присмирели, переваривая услышанное. Потом, как самый большой, заговорил крестьянин.
А почему у нас пятый, Шарик, молчит, не рассказывает, как докатился до нулевой отметки этого элитного дома.
Гав-гав! тряхнул пес обрывками цепи на шее и показал обломанные зубы.
Дайте Шарику кашки, у него самая веская причина появиться здесь, предложил чиновник.
Он пилил железо, как Овод, но не пилкой, а зубами, и сточил их, добавила учительница. Что может быть дороже свободы?
Только полная свобода, сказали бомжи.
РАБОЧИЙ И КРЕСТЬЯНИН
Речка. На берегу рыбак с удочкой. Подходит уставший путник, скорее всего крестьянин. У него выдубленное ветром и солнцем лицо, пшеничные волосы. Он снимает ботинки, из которых идет пар, достает из сумки лапти.
Через степь от города шел, взопрел весь, хочу искупнуться, да обувку сменить. До Баклуш еще далеко, гость садится рядом с рыбаком. А ты рыбу лавишь? Зря, нету ее тут. Вчерась неводом прошлись. Если только малек.
Час сижу, хоть бы клюнуло, ответил рыбак, забрасывая леску с поплавком подальше к камышам. Может в тростниках запрятались караси. Будешь купаться, пошуми там.
Нет, карася там не будет, трусоват невод тащили лодкой через траву. Щука хитрее, заляжет в ямке на дне не поднимешь.
Ты, я понял, деревенский, из Баклуш. Там и деревьев вроде нет, если в огородах только. Откуда лапти? И век их давно прошел.
Крестьянин посмотрел на рыбака более внимательно:
А ты, конечно, городской. Трутень или как?
Рабочий я, строитель.
Как вас раньше звали? Гегемон, что ли?
Гегемон.
Иди вон.
Да, ликвидировали нас с тобой, как класс, одним росчерком пера.
Тужились, тужились, брюхо надорвали, а что толку? Все Магнитки отобрали, где только прятались.
Верно, землепашец, раздели до нитки. Вот к лаптям возвращаемся.
А легко и недорого. Купил на базаре у одного пензяка. У них лип много. Заказал лаптей на все село. Назовем его не Баклуши, а Лапотуши, чем мы хуже Самары. Может быть, у них совесть взыграет?
У кого? рабочий отбросил в сторону удилище, все равно не клевало, стянул с головы вязаную шапочку, солнце уже поднялось над степью и начало припекать. Где твоя земля?
Какая земля, окстись? Не видел я ее никогда. В общем поле моя доля, в аренде, а богатств, как у латыша, хрен да душа, хорошо лапти купил.
Ты кого имел в виду, когда спросил трутень я или нет?
Сам знашь кого. Еще Некрасов их называл. Хоть чиновников. Тараканов меньше, чем их. Сидят в конторах, гоняют чаи, рассуждая обо всем и ни о чем.
Макроразговоры ведут о нанотехнологиях, объяснил рабочий. А до сих пор кругляк в Китай составами прут. Скоро зонам в лесах придется потесниться.
А эти депутаты, продолжал рассуждать крестьянин. Один, мы его знаем, из соседнего с Баклушами села, посоветовал недавно снести все маленькие деревеньки. Не надо, мол, тянуть туда воду, газ, свет. Вот заболтался землячок четвертый срок протирает штаны в депутатском кресле. А беспогонники? Пять миллионов здоровенных мужиков охраняют столько же никому не нужных, о, Господи, как бы сказать помягче, задниц. Как будто в стране только и делают, что убивают друг друга, и на каждом этаже сидит снайпер, как говорил Борис Уральский. Вот бы их запрячь в плуг, тракторов не надо.