Маша приготовила нам незатейливый ужин: молоко, куриные яйца, хлеб. Мы перекинулись дюжиной анекдотов и завалились спать. Кто на кровати, кто около кровати, постелив на пол все, что подвернулось под руку.
На следующий день вернулись «с битвы за урожай» затаренные сумкой с картошкой. На столе уже лежало все необходимое, принесенное из магазина. И самое необходимое бутылка водки и бутылка сухого для Маши. В ответ за проявленное к ней уважение Маша достала из погреба бутыль самогона, соленые огурчики и сняла с насеста шустрого петуха, повадившегося все время «топтаться» среди соседских кур.
Вот, сказала она, держите петуха, топор в прихожей. Отрубите башку, я вам его ощиплю и будет суп.
Мы столпились во дворе около большого пенька и решали, кому поручить экзекуцию. Лева наотрез отказался не только практически участвовать в смертоубийстве, но и глядеть на это, опасаясь, что его может вырвать. Анатолий тоже отказался брать грех на душу.
Эх вы, слабаки, сказал Юра, взял у меня петуха, прислонил его к ровной поверхности пенька, размахнулся топором и раз! Мимо!
В последний момент петух, почувствовав себя у финишной ленточки, рванулся, захлопал крыльями, клюнул Юру в руку и полетел в соседний курятник. Пришлось вести дипломатические переговоры с соседом. Стакан самогонки был убедительным аргументом, и петух снова попал к нам в руки.
Теперь была моя очередь. Я осторожно приблизился к месту казни и, имитируя куриную разговорную речь «ко-ко-ко», прислонил шею петуха к пеньку. Петух внимательно косил на меня глазом, гадая, что это за курица с такой мордой. И в это время я ударил топором. Голова с удивленно раскрытым глазом осталась на пеньке, а петух, проявив природную шустрость, рванулся из моих рук и полетел.
Опять в чужой курятник, предположил Юра.
Юра, ответил я, он теперь ничего не видит, не слышит и нюх потерял. А летит он туда, куда его петушиная душа зовет.
А как же мы его достанем?
Сейчас его душа отлетит, и его бренное тело попадет прямо к нам в суп.
Так оно и вышло. Далеко он не улетел. И вскоре Маша умело ощипывала его, а потом в большом чугуне сварила вместе с картошкой.
Расселись за столом, выпили по стопарю, Маше налили в фужер сухого вина. Анатолий встал и произнес тост:
Пьем не чокаясь. За упокой беспокойного пети-петушка. И пусть ему земля будет пухом.
Ты чего несешь? обратился к нему Юра Какая земля? Каким пухом? До земли он еще не скоро доберется.
Выпили, потянулись за закуской. И вдруг заметили: Машино лицо превратилось в сморщенное яблоко величиной с тыкву.
Что с тобой, Маша?
Что это? прошелестела губами Маша. Кислота?
Гробовое молчание.
Маш, ты когда-нибудь сухое вино пила?
Нет. Красное сладкое пила, самогон пила, водку пила. А это не вино. Это отрава.
Маша, включился в разговор Юра, давай я тебе сейчас шикарный коктейль сделаю. У тебя сахар есть?
Он влил в фужер пятьдесят граммов водки, столько же добавил сухого вина, еще столько же горячего чая, всыпал пару чайных ложек сахарного песка и размешал..
Попробуй.
Маша попробовала и заулыбалась:
Вот это вино.
Вечер прошел удачно. Маша все чаще посматривала на меня как на человека героического, не побоявшегося отхватить топором голову у петуха. Всей гурьбой пошли прогуляться. Стемнело. После прогулки все ушли в избу, а мы с Машей расселись на бревнах. Небо покрылось мириадами светлых точек. Я стал рассказывать Маше о Вселенной, конкретно о Млечном Пути. «Вон там Полярная звезда, вот это скопление Малая Медведица, а там Большая Медведица. Самые близкие звезды: альфа Центавра, Сириус, Процион в пределах десяти-двенадцати световых лет. А световой год это расстояние, которое пролетает луч света за год со скоростью триста тысяч километров в секунду».
Я не знаю, о чем она думала, пока я рассказывал ей о пульсарах, голубых звездах. Знаю только, что когда мы, закончив разговоры, пробирались в темноте через сени, она вдруг остановилась перед дверью в комнату. Я подумал, что она не может найти ручку двери в комнату, нашел эту ручку и открыл дверь. И, тем не менее, она, как завороженная, стояла, не переступая порог. Я сзади подтолкнул ее, и она нехотя вошла в помещение, где около печки сгрудились трое моих товарищей. Лева взглянул на Машу и вдруг выпалил: