Синьор неспешно забрал свою газету и отправился на задний двор, где его ждали уже два гонца, один из которых направился в штаб, второй же в сторону поселения.
Надо сказать, что в городе действительно проходил фестиваль, и оставшиеся жители деревни, в том числе и рыбаки, лесорубы и крестьяне были на площади.
И прибывшему гонцу надо было только дать сигнал уже подкупленному шпиону, чтобы тот вышел на стихийно организованную для празднества и поздравлений сцену, и начал свою речь.
В то время, как мы, легковерные, доверили Комитету решать проблемы простых людей, в то время, как мы собрали средства на подготовку мятежа, снабжали их продовольствием, скрывали от служб диктаторского контроля, наши бывшие соратники обманывали нас, они украли деньги, предназначенные для общего выступления, посмотрите, они наверняка набили все свои закрома золотишком! А вот этот уважаемый гражданин, -он указал на Погрота, решил, что не может больше терпеть это предательство и воровство по отношению к собственному народу. Он убежал из лагеря Комитета, чтобы рассказать нам всю правду! Встретим товарища
На сцену пробрался Погрот, все ещё запыхавшийся с дороги.
Соплеменники! окинул он мрачным взором толпу, Друзья! Комитет нам врал, что он планирует добиться равных прав для нас, всем им нужно лишь одно, стать элитной гвардией короля и получить свою вотчину, налог на ввоз и вывоз продуктов из нашего региона, и именно это они обсуждали после захвата складов с оружием, я был тому свидетель А ещё они планируют выступить в наступление на вас, перебить вас всех, потому что не делиться добычей. Вот увидите, они скоро вернутся, чтобы принести нам погибель.
Народ недовольно загудел. Некоторая часть схватилась за вилы, другие пошли за топорами. Третие стали готовить бочки, чтобы давить ими нападающих, или наполнять их порохом.
Тем временем действительно, с восточной стороны послышался звук быстро приближавшихся шагов. С факелами бежали самые отважные и хорошо вооруженные солдаты ополчения, они быстро сломали первую преграду, небольшую баррикаду посреди улицы, их почти что не достали стрелы, выпущенные жидкой цепью охотников, которые были тотчас же снесены наступающими, которые понесли минимальный ущерб, человек пять было ранено, из них три вполне могли продолжать нападение. Далее, в нападающих покатились горящие бочки, два человека загорелись и побежали в фонтан, чтобы сбить пламя, где их и настигли крестьяне с вилами.
Нападающие рассредоточились по бокам улицы, и тут, внезапно, окна открылись, и кипящее варево полилось на ополченцев. Многие обварились, после чего начали беспорядочную стрельбу по окнам. Надо заметить, что гвардия, подчиняясь приказу, сознательно не вмешивалась в конфликт. Дальше начался штурм зданий, в ход шло все, топоры, вилы, сетки, бочки.
Погрот же заперся на одном из самых верхних этажей собора, нашел келью поуютнее, и зажег керосиновую лампу в углу. Посреди ночи, в соседней келье послышался шорох.
А на улице уже вовсю шло сражение, обороняющиеся крестьяне уже подтащили старую пушку, что давно стояла на берегу, и пытались зарядить старым же ядром, ядро всё-таки полетело, но вторым же выстрелом разорвало саму пушку, и человек шесть полегло тут же. Так что на фоне таких вот разрушений и чудовищного шума Погрот и не заметил, как за ним прокрались два человека, и он тихо так испарился, словно бы его и не было. Не нашли среди горы трупов и военачальника ополчения.
За два дня протестующие с одной стороны города перебили ополченцев с другой стороны города. Войска Сатарпа, фактически, уже собирали тяжелораненых и контуженных, чтобы рассадить по тюрьмам и разослать по лазаретам. Начались пытки и гонения. Под пяту репрессий попало все население страше шестнадцати, население младше шестнадцати попало под учительский надзор, который был ничуть не менее строг, чем военный комендантский. Учеников не выпускали домой с уроков, они жили практически в зданиях школ, оцепленных жандармерией. Так государство, взяв детей в заложники, страховало себя от грядущих беспорядков.
Вот так-то, Сатарп отхлебнул холодного гранатового сока, стравить две стороны, и дело сделано.
Он рассмеялся, так заливисто, так ярко, что стало понятно, что смерть людей и их мучения вызывают у Сатарпа только радость.
В это время на терассу к Сатарпу поднялся смуглый человек в сером костюме с отличной военной выправкой, и вручил тому желтый конверт.