И что теперь будет? с тревогой спросила женщина.
Будем рассчитывать на самый мягкий приговор, ответил Жехорский. Два года ссылки за пределы Центральной России с частичным поражением в правах.
Приговор был именно таким, как предсказал Жехорский. Николай Гумилёв покинул Петроград и отбыл на два года за Урал
**
Вы нас ещё не потеряли?
В комнату вошёл Глеб, следом Ольга с огромным блюдом в руках, на котором аппетитно поблескивала золотистой корочкой утка.
А почему ещё не налито? весело поинтересовалась Ольга.
Глеб тоже улыбался. От дурного настроения не осталось и следа.
Под утку серьёзных тем не обсуждали. Лишь когда всё было выпито и съедено, и Ольга вместе со взявшимся ей помогать Николаем принялись убирать со стола, Михаил спросил у Абрамова:
Что собираешься предпринять в свете своих подозрений?
Чувствую, Макарыч, в предательство Тухачевского ты не веришь, произнёс Глеб. Мне бы тоже не хотелось верить, что он может зайти совсем далеко. Но руководствоваться только эмоциями я просто не имею права. Да, ты правильно догадался: я собираюсь предпринять кое-какие меры, чисто для профилактики. Для этого я, как заместитель наркома обороны, организовал себе инспекционную поездку по всем военным округам и флотам. Завтра и отбываю.
Хочешь проверить командующих на вшивость? догадался Михаил.
И это тоже, кивнул Глеб. Но с теми, кому доверяю, ещё и согласовать план совместных действий на случай возникновения чрезвычайной ситуации.
Смотри не переусердствуй, предупредил Михаил, а то сам в заговорщики загремишь.
Не учи отца детей делать, усмехнулся Абрамов.
МЯТЕЖ
Июль 1920
Москва
Гостиница «Метрополь»
Мишкин, прекращай киснуть. От одного твоего вида изжога может начаться, а мне ещё целый день в президиуме сидеть! Перед тем как покинуть номер Маша оглядывала себя в зеркале. Что тебя так сильно беспокоит?
Жехорский откликнулся с секундным запозданием, будто до него не сразу дошёл смысл вопроса.
Беспокоит?.. А ты знаешь, беспокоит! Машунь, а что, если Ёрш и Васич правы?
В чём? Маша перевела взгляд со своего отражения на мужа.
В том, что левые коммунисты во главе с Троцким и наши «леваки» Блюмкина, терпя поражение в дебатах на съезде Советов, могут отважиться на совместное вооружённое выступление!
Переворот? Маша подошла к мужу и положила ладони ему на плечи. Мы ведь это уже обсуждали, и я готова повторить: Мишкин, это паранойя! Даже если у кого-то из названных тобой товарищей и бродит в голове подобная мысль, они не могут не понимать, что такая авантюра обречена на поражение. Ленин, Сталин и Киров со стороны коммунистов, и мы с Александровичем со стороны эсеров, никогда не допустим партийной поддержки подобного выступления. А без этого, сам понимаешь, сие неосуществимо! А на личный террор против нас они никогда не решатся я неправа?
Наверное, права, неохотно согласился Жехорский.
А раз права, рассмеялась Спиридонова, то хватит хмурить брови пора на выход!
На улице, рядом с «Метрополем», их ждал автомобиль, дверца которого была предупредительно распахнута. Так полагалось, пусть до Большого театра, где проходил V Всероссийский съезд Советов, и пешком-то было всего ничего. По условиям безопасности посадка в автомобиль должна проходить быстро, без задержек. На этот раз всё происходило иначе. И вызвал заминку один из помощников Спиридоновой, который спешил к ней с каким-то срочным докладом. Председатель ВЦИК распорядилась пропустить порученца и выслушала его негромкое сообщение с каменеющим лицом. Потом повернулась к мужу.
С Лениным ночью случился удар! Он срочно госпитализи
Конец фразы заглушил первый выстрел. Михаил сгрёб Машу в охапку и повалил на землю, прикрывая своим телом. Он радовался каждой пуле, вонзающейся ему в спину, лишь бы не ей! и не расслышал за грохотом стрельбы слабого вскрика.
Всё было кончено в течение одной минуты. Охрана Спиридоновой и Жехорского положила всех нападавших, потеряв в перестрелке двух бойцов раненые не в счёт. Окровавленных Жехорского и Спиридонову погрузили в автомобиль, и тот, отчаянным криком клаксона разгоняя встречных собратьев по колесу, помчался в ближайший госпиталь.