Адам кивнул, стараясь не обращать внимания на фамильярность деда. Его мучила загадка, что подкинула Луиза в кружку старику. На хладнокровную убийцу она была не похожа, но в этот момент он оправдывал любое насилие.
Так завра к утру обещали потепление продолжал пьянеть дед.
Его язык стал заметно заплетаться. Все потает, лед треснет и опустится.
В купе было жарко, и дед стал расстегивать пуговицы на одежде. Шапку-ушанку на голове он оставил, возможно, для солидности или по привычке.
Адам молчал, ему не хотелось вступать в эти глупые беседы. Он прилег на полку, делая вид, что ему неинтересно общение. Луизы не было. Возможно, она была с другим. И эти какие-то нездоровые фантазии, подогревающиеся ревностью, и неопределенности, озлобляли его. Еще немного, и он сам бы вышел в тамбур, чтобы перевести дух. Дед раздражал его во всем, буквально выводил из себя. Адам смотрел с лютой ненавистью на то, как долго и навязчиво тот крутил пуговицы на своем тулупе, как чесал свою мокрую от коньяка бороду, и невольно поражался людской наглости и бестактности. Все это казалось Адаму таким мерзким, словно его головой окунали в немытый сортир придорожного вокзала. И ради счастья этих людей он всю жизнь боролся, выступал на несанкционированных митингах, участвовал в каких-то нелепых акциях протеста, ради чего? Впервые за многие годы у него возникло досадное чувство, что он заблуждался, что счастливыми всех он сделать не может, и нужно иметь смелость выбора, жесткость хирурга, разделяя еще больных и годных для счастливой жизни пациентов и уже разложившихся трупов, напрасно прожигающих свою никчемную и ненужную никому жизнь.
Ну, ты прямо, как Даная, разлегся не унимался дед, закинув свою ногу на ногу с важностью знатока Рембрандта.
Адам смотрел на его стоптанные и в заплатах старые валенки и едва сдерживался, чтобы не придушить старика.
И, словно предотвращая от беды, бог услышал его молитвы. В этот момент погас свет. Поезд резко стал тормозить, и вагоны заскрежетали по рельсам. Все погрузилось в темноту. В этот момент что-то тяжелое с грохотом рухнуло сверху.
Вот и приголубили, охнул дед и затих.
Когда поезд выровнял движение, включили свет. Адам огляделся по сторонам и понял, что с верхней полки свалился чемодан Луизы. Причем, свалился он довольно удачно, судя по всему, упав дедушке на голову. Тот сидел, облокотившись спиной о стену с закрытыми глазами, и все еще по инерции улыбался. Шапка-ушанка, смягчившая удар, сползла набекрень.
Адам привстал и решил проверить пульс у пострадавшего. У деда была небольшая аритмия, но в целом все было нормально. Разве что кругом валялись разбросанные вещи Луизы, так как при падении чемодан раскрылся.
Мужчине стало неловко разглядывать женские журналы, расчески, косметичку, белье. Он решил прибраться в купе, восстановив порядок. Он быстро сгреб разбросанные вещи в чемодан и вдруг вскрикнул от неожиданности. Под розовой блузкой блеснул злобный оскал чьих-то острых зубов. На него глядели чьи-то мертвые глаза. Это был труп собаки, коричневого добермана с купированными ушами и довольно мощной грудной клеткой. Что делало мертвое животное в чемодане блондинки, Революционер даже не мог предположить. От трупа уже шел запах, и Адам поспешил захлопнуть чемодан и закинуть его наверх.
Купе открылось, и зашла Луиза с босоногим солдатиком. С тамбура потянуло сигаретным дымом.
Дурацкая привычка, извинилась она перед Адамом, видя его озадаченный вид. Все никак не могу бросить курить.
Девочка моя, я же говорил! Проявил вдруг голос длинноволосый, выглядывая из-за ее узких плеч. Этот парнишка все же укокошил дедушку за то, что тот много пил.
Нет, нет! засмеялась блондинка, глядя на отключившегося рыбака. Это я его усыпила. Я всегда так делаю, если мне кто-то не нравится в дороге. Ничего, ничего. Поспит и протрезвеет. У меня еще есть, если что, пару таблеток снотворного.
Она с хитрицой посмотрела на Адама, и, пропустив солдатика вперед к окну, скромно присела на край полки между босоногим кавалером и отключившимся дедом.
Ребята, вы такие классные! хлопнула она в ладоши. И ты Эн. Давайте узнаем друг друга получше. Будьте откровенны.
На счет откровенности Жизнь научила меня никому не доверять, ответил Адам, нахмурившись.