Всю неделю они с Саней гоняли установку в хвост и в гриву, добиваясь, чтобы каждый пуск проходил удачно, но возможность публичного провала оставалась.
Тальберг замерз. Перед ответственными событиями его морозило и трясло. Единственным действенным способом на время избавиться от озноба сходить в кусты по-маленькому он воспользоваться не мог.
По новой дороге доехали быстро. Народ высыпал из автобусов и разбрелся по местности, разглядывая неуютный пустынный ландшафт, на котором отказывалась расти трава. Семенова оставили сидеть в машине, чтобы он со своим огнетушителем не портил людям настроения, наводя на нехорошие мысли, что эта штуковина может загореться.
Тальберг открутил винты, и установку потащили к Краю на заранее приготовленную заасфальтированную площадку перед стеной.
Могли бы стену оформить, прошептал подошедший Кольцов, пока рабочие размещали оборудование на отведенном пятачке, полное отсутствие культуры проведения мероприятий!
Как оформить? опешил Тальберг.
Не знаю, транспарант повесить, место реза краской обозначить
Адгезия чуть выше нуля и почти абсолютная упругость, Тальберг по стеклянным глазам директора догадался, что тот ничего не понимает, и пояснил: Ни покрасить, ни приклеить, ни гвоздь забить! В нее плюнуть толком нельзя отскочит!
Да? Кольцов с недоверием посмотрел на Тальберга, пытаясь определить, не шутит ли тот.
Он не догадывался, что Саня после очередного неудачного запуска установки в сердцах плюнул в Край и получил плевок обратно. Получилось одновременно и смешно, и обидно. Тальберг никогда в жизни так не хохотал.
Из автомобиля вылез Демидович грузный, с бледным опухшим рыхлым лицом. При ходьбе он покачивался, отчего казалось, что вот-вот упадет на очередном шаге. В левой руке он держал меховую шапку. Распухшей правой пятерней зачесывал развевающиеся седые волосы, открывая высокий бугристый лоб, переходящий в огромный приплюснутый нос с широкими ноздрями.
Охранник семенил позади с предусмотрительно протянутыми руками, пытаясь предугадать траекторию возможного падения Демидовича, чтобы подхватить в полете.
Вслед за ними, замыкая шествие, шел Платон, которого Тальбергу сейчас менее всего хотелось видеть. Платон нес плащ, вероятно принадлежащий Котову.
Кольцов при виде начальства прекратил раздавать ценные указания и побежал к Демидовичу, виляя невидимым хвостом и надеясь «под шумок» выбить дополнительное финансирование по программе изучения и применения краенита.
Какая у тебя потрясающая трехдневная щетина, сказал Платон Тальбергу. Всегда удивлялся, как ты ее добиваешься.
Сама растет, если не трогать.
Платон провел свободной рукой по до блеска выбритой щеке и продолжал, будто не заметил сарказма:
Смотрю, ты герой дня. Установку интересную придумал. Молодец, не ожидал от тебя, он выдержал театральную паузу для усиления эффекта и с притворным удивлением хлопнул себя по лбу, будто только что вспомнил: Да что я говорю? Я и семнадцать лет назад не ожидал. А ты сделал.
Тальберг посмотрел ему в лицо. Платон глядел кристально чистыми глазами, от которых веяло нездоровым холодом. Рот улыбался, но во взгляде читалась ненависть. Саня оторвался от установки и с любопытством уставился на них в попытке догадаться, о чем разговор.
Правильно я сделал, сказал Тальберг. И сейчас бы все повторил.
Странная у тебя правильность, Платона задело за живое. Я годами помнил, мучился. И чем дольше думал, тем меньше виделось правильного. Что может быть справедливого в том, чтобы в одно мгновение потерять двух людей, которых считал самыми близкими?
Он развернулся и твердым шагом направился к Демидовичу.
Что он имел в виду? не выдержал Саня.
Да ну его! отмахнулся Тальберг, давая понять, что не хочет обсуждать. Включай на прогрев.
Подошел Кольцов, поинтересовался, как идет процесс. Удовлетворенно кивнул и мимоходом сообщил, что Тальбергу речь не доверит и от имени института выступит самостоятельно, мол, субординация и уровень мероприятия требуют. Тальберг сразу сообразил, что Кольцов решил засветиться перед центром и создать впечатление, что установка разрабатывалась при его активном участии и под непосредственным руководством. На деле же, Николай Константинович понятия не имел, как она работает, и пять последних лет уговаривал перейти на другую тему.