Отец Варлаам
Сергей Большой
© Сергей Большой, 2019
Часть первая. Грехи отцов
Глава первая. Да покоится с миром
13 МАРТА 1826 ГОДА
В Казанском соборе было людно. Пахло ладаном, горячим воском и свежеокрашенной тканью. Внутреннее убранство сильно отличалось от обычного. В центре собора под огромным пурпурным балдахином, который венчала поддерживаемая двумя ярко-белыми ангелами императорская корона, на ступенчатом катафалке располагался крытый синим бархатом большой закрытый гроб.
По бокам катафалка стояли стражи латники в средневековых доспехах, по одну сторону в черных, по другую в белых, по три с каждой стороны. Латниками были одеты шесть капитанов гвардии. Ниже них на следующем уступе располагались шесть камер-юнкеров и шесть камер-пажей. Еще ниже двенадцать пажей и двенадцать подпрапорщиков. Все в траурных сутанах.
Тяжелые черно-лиловые портьеры закрывали окна. Балдахин, катафалк и гроб были освещены ровным светом. Все остальное пространство оказывалось затемнено, освященное только паникадилами, стоящими полукругом. Был день тринадцатого марта тысяча восемьсот двадцать шестого года день похорон почившего в бозе императора Александра Павловича.
Для участия в похоронной процессии собирались выборные лица всех сословий Российской империи депутации от губерний всея Великия и Малыя и Белыя, Царства Польского и княжества Финляндского, дипломатический корпус и венценосные особы союзных государств. Огромная масса народа всех степеней и званий. Депутации от крестьян, от купечества, от дворян, от мещан-разночинцев. Но отличить принца Оранского или великого князя Михаила Павловича от купца первой гильдии Антонова депутата от купечества Рязанской губернии или крестьянина Мишки Вельяминова из села Николина Гора было крайне затруднительно, так как на всех участников церемониала были накинуты специально пошитые к этому случаю одинаковые траурные епанчи, покрой которых не отличался разнообразием и одинаково плохо сидел на всех присутствующих. Выделялись нарядами только церемониальные лица и духовенство.
Вновь входящие подходили к паникадилам, воспаляли свечи и отходили в темноту притворов, за колонны в левый и правый нефы, направляемые герольдами, занимая указанное им место. Яркими пятнами сверкали вышитые золотом орлы на черных супервестах1 и белые перчатки герольдов. В полутьме собора казалось, что вокруг орлов парят в воздухе ладони и это сами орлы указывают направление. Центр собора оставался при этом свободным. Откуда-то из алтарной части раздавался звук оркестра, играющего траурные гимны и марши и создающего соответствующую случаю атмосферу. Это одновременно позволяло публике переговариваться между собой, не нарушая торжественности момента, в ожидании начала церемонии.
В правом нефе рядом с могилой Кутузова между колоннами у самой стены стояли два монаха. По черным рясам и камилавкам с наметками в них можно было узнать иноков священнического звания. Их практически не было видно на фоне траурных портьер, так что стоящие рядом у бронзовой решетки под картиной «Чудо от Казанской иконы Божией Матери в Москве» купцы первой гильдии рязанец Антонов и москвич Ананиев, переговариваясь между собой, не догадывались, что их могут слышать. Купцы были знакомы между собой давно, имели сношения по коммерции и были кумовьями. Поэтому и оказались здесь вдвоем, укрывшись от пестрой публики высшего света.
А ведь сказывают, гроб-то пуст, начал Антонов, делая особенное ударение на последнем слове и подчеркивая его многозначительность. А государь, говорят, живехонек, в отставку подался и живет теперь себе помещиком где-то в Малороссии. Так-то, кто же его отпустит? Вот весь этот комедиасьен и устроили.
У нас говорят тож, отвечал степенный Ананиев, токма гроб не пустой вовсе, а положен там фельдъегерь погибший, на государя похожий. Вот давеча мне приказчик мой сказывал. Он при свите государя в Таганроге при обер-шенке2 поставщиком состоял. Ананиев запнулся на минуту, пережидая особенно громкий и торжественный аккорд траурного марша, и продолжил: Так около того времени, когда о кончине государя объявлено было, вышел случай один. Приказчик мой тому случаю самоличный свидетель оказался. Сидел он как-то в кабаке, что в Поперечном переулке близ Елизаветинской, знаешь, наверное. Среди всей компании был один фельдъегерь фамилией Масков. Так вот Масков этот раньше других на квартиру засобирался, ибо наутро ему ехать с пакетом в Питербурх. И во хмелю-то был не сильно. Но только вышел, закричали на улице «Ой, убили», «караул», «квартального», «дохтура». Приказчик мой с компанией на улицу выбежал, а Масков-то замертво на углу Елизаветинской развалился. Экипаж из Поперечного на Елизаветинскую выворачивал, да и задел хмельного человека