Провернув в голове такое развитие сюжета, Мирон сделал над собой усилие, выдавил улыбку и бодрым голосом произнес:
Да пошутил я, мужики, а вы и уши развесили.
Мужики опешили. И тут Ванек ткнул его в бок:
Ты, Мирон, даешь! А я ведь чуть не поверил. Нет, я же Кондратия видел какой он там черт, так, БИЧ обычный (в местном раскладе расшифровывался как Бывший Интеллигентный Человек).
Это он тебе просто слегка мозги запудрил, говорят, раньше в институте ядерной физики инженером работал поддержал эту версию Петр.
По-видимому, такой поворот дела вполне устроил и Петра. А то он уж начал подумывать, что им с Ванькой придется нового компаньона искать в связи с резким ухудшением здоровья одного из членов тройственного союза. Петр тоже перешел на шутливый тон:
Погоди, Мирон, мы этого Кондратия еще отловим, мы с него шляпу-то снимем, посмотрим, как у него там рожки растут.
Да и штаны тоже, подхватил Ванек. Посмотрим, как у него там хвостик поживает.
И сам же от своей шутки захохотал.
Настроение у Мирона улучшилось. Это же ради них, ради вот такого общения он не принял предложение Кондратия. Плевал он на эту обещанную долгую, райскую тьфу ты, адскую жизнь. Обещания лучшей жизни он и здесь может послушать, причем каждый день хоть по радио, хоть по телеку. Правильно он сделал, что послал Кондратия к черту. Мирон тоже засмеялся: нет, ну и расклад черта послал к черту.
А я уж испугался, Петр вновь достал бутылку, давайте, мужики, за дружбу!
И за баб! вставил Ванек и под удивленными взглядами друзей тут же уточнил: За хороших баб.
Дальше все продолжалось уже по накатке: рассуждали с обычным юморком о жизни, о политике, о женщинах и, в свете недавних событий, о нечистой силе. Над Мироном подшучивали, он не обижался. Не обиделся и на последний Ванькин подкол при расставании:
Слышь, Мирон, а отметина-то у тебя на лице и впрямь форму копыта напоминает.
Мирон шел домой, успокоенный тем, что наконец смог высказаться, поделиться пережитым. Пусть он остался непонятым, но в душе наступило умиротворение. Мирон даже пытался убедить себя, что и впрямь ему что-то привиделось, и всю эту дурацкую историю он сам и выдумал.
Нервозность и боязливость постепенно покинули Мирона. Теперь он сам решил найти Кондратия, чтобы поставить все точки над «и».
Но оказалось, что Кондратия с того самого дня больше никто не встречал. Один из привокзальных бомжей рассказал Мирону, что в пятницу, только не помнит в какую, он видел, как Кондратий садился в электричку на Питер, и за пазухой у него был вроде бы черный кот. Термометр тоже как сквозь землю провалился, хотя кто-то упоминал о похожем на Терентия черном коте, сбитом машиной.
Мирон после того случая изменился. Нет, своих друзей он не бросил, но выпивать стал реже, больше времени и внимания стал уделять жене, а младшего сына вернул домой.
Нечего ему по общагам и заугольям болтаться, сказал он Валентине, еще к какой дряни приучится или нечисть какая прицепится.
Валентина молчала, но была рада переменам. Мирон же делал все это полуосознанно. Он вспомнил, как его бабка когда-то говорила, что нечистая сила цепляется к людям одиноким и нелюдимым. Возвращаясь в памяти к злополучному дню и воссоздавая его события до мельчайших подробностей, Мирон заключал свои размышления всегда одним и тем же:
«Ну не мог я такого придумать! НЕ МОГ!»
Все произошедшее с ним в ту пятницу так и осталось для Мирона главной загадкой его жизни.
СЕМГА (1992 г.)
Сема проснулся рано и долго не мог сообразить, где он и зачем он здесь.
Желтоватые подтеки на потолке постепенно вернули ему потерянные реалии. Наконец в его сознании определилось главное: что он в своей квартире и что еще очень рано. Первое он заключил, глядя на очень знакомые очертания этих самых подтеков, второе по монотонному шуршанию метлы дворничихи за окном.
Кроме того, не столько сознанием, а каким-то внутренним чутьем Сема определил, что ему сегодня никуда не надо. Но по привычке он решил наметить план действий.
Процесс обдумывания всегда тяготил Сему, и где было только можно, он обходился без него.
Когда же без его напряга было совершенно не обойтись, Сема мучился и с теплотой вспоминал «застойные времена».
Тогда он и все его сотоварищи этим делом особо не заморачивались. Но эта долбаная перестройка поставила все с ног на голову, причем, у каждого на свою. К чему советские люди были совсем таки не приучены.