Ножичком из слоновой кости Леонард вскрыл письмо.
«Милый Леонард Федорович!
Завтра Троица, и все уйдут в церковь: и Петр Иоганнович, и прислуга. Я, конечно, опять останусь дома совсем одна. Зная Ваше доброе ко мне расположение, я прошу Вас помолиться за меня, когда пойдете в храм. Но если, паче чаяния, Вы решите пропустить богослужение, то, может быть, зайдете на минутку разделить со мною завтрак и одиночество? Это будет одиночество вдвоем! Ваша В.»
Ваша! Слово прошуршало от глаз внутрь черепа и там взорвалось немыслимою радостию.
Ваша! В смысле НАША! Моя! Поручик закружился по комнате, выбрыкивая ногами в шлепанцах. Моментально пришло решение: в церковь завтра не идти, хоть и собирался! Потом отмолит грех. Страдающая от одиночества Ванда сейчас важнее!
Всю ночь ворочался, уснул только под утро. От перевозбуждения опять приснился странный сон: смуглые мужики лезут на купол церкви, стоящей посреди пальмовой рощи, пилят крест, который падает на паперть, вздымая тучу песка. Другие сбрасывают с колокольни жалобно звякнувший колокол. Толпа, состоящая из таких же смуглых мужиков, в большинстве по пояс раздетых из-за жары, и баб с яркими цветами в волосах, дружно ахает и крестится. Молодой бледный парень в кожаной тужурке и картузе с красной пятиконечной звездой вместо кокарды, вспрыгивает на ящик. Триумфально вскидывает руки, и, с криком: «Бога нет!», смачно харкает в небо. Толпа гудит, из неё вылетает кокосовый орех. За ним другой, третий множество. Один кокос ударяет парня в кожанке в плечо, он падает с ящика, но пятеро военных в странных мундирах песочного цвета и картузах с красными звёздами, палят из ружей с примкнутыми багинетами поверх голов и оттесняют толпу
Проснувшись весь в поту, Леонард встал и жадно напился.
«Надобно к доктору сходить Пусть пропишет какой-нибудь микстуру от нервов! Или капли» подумал он, «Приснится же этакая пакость!»
Больше уснуть не удалось. Так и ходил из угла в угол до самого восхода.
Утром, под доносящийся со всех сторон первопрестольной колокольный перезвон, наш герой пешком отправился на свидание. Народ в праздничном платье заполнил улицы, город, украшенный березками, благоухал свежестью. Леонард шел переулками для конспирации. Вот и дом полковника! К нему Орлов подобрался из-за угла. Постучал. Через несколько невыносимо долгих минут дверь открылась. Ванда, свежая, как родниковая водица, в утреннем платье и с искусно распущенными волосами, стояла и улыбалась ему. Под легкой тканью не было корсета! Эге!
Я рада, что Вы смогли выкроить время, и навестить меня, несмотря на праздник, Леонард Федорович! протянула она руку для поцелуя.
Вот он, миг, к которому он шел целый месяц! Рубикон, перейдя который, он увидит новые горизонты и небо в алмазах! Медленно, благоговейно, поручик припал горящими губами к ямочке на локте.
Ай! рука отдернулась, У Вас что, жар? Вы обожгли меня!
Нет Я здоров удивленно и растерянно, севшим голосом ответил Леонард.
Тогда милости просим!
В столовой стол был накрыт на двоих. Английский завтрак: тосты, масло, мармелад, овсянка. Кофий со сливками. Ничего особенного. Перед тем, как сесть, вручил очередной подарок гравюру Дюрера «Адам и Ева» в раме под стеклом и с подписью автора. Дорогая вещь, восемьсот целковых плачено! И с намеком!
Вот, позвольте Вам презентовать сию безделицу, Ванда Леопольдовна! В честь месячного юбилея нашего знакомства
Но, Леонард Федорович! Вы меня балуете! Ванда взяла подарок, полюбовалась: скромненько, но со вкусом!
«Пьер нипочем не догадается, что ценная вещь!» подумала она, практично прикинув, что сия гравюра потянет в Варшаве на тысячу рубликов. Очень хорошо!
Осторожно поставив предмет искусства на каминную полку, повернулась и быстро поцеловала дарителя в щеку. Тот мгновенно обалдел до полного одеревенения! Слегка покраснев (все-таки, баронесса была порядочной женщиной, несмотря на семь предыдущих любовников!), Ванда села за стол.
Ухаживайте же за мной, Леонард Федорович! Положите овсянки! Теперь полейте сливками!
Лёня вышел из ступора и завтрак начался. Он намазывал тосты мармеладом и глотал их не жуя и не чувствуя вкуса. В кофий забыл положить сахар, выпил залпом, чуть не обжегся. На вопросы хозяйки отвечал невпопад, из-за чего сильно смущался. Ванда, наоборот, была сама уверенность.