Санька тяжело поднялся.
Я на свежий воздух. Еще есть пара минут.
Линь кивнула. На губах у нее возникла усталая улыбка. Да, все вымотались. Три недели всеобщего сумасшествия, и еще две впереди. Сдача стенда это вам не хрен собачий.
Уже у самой двери, в которую превратили из-за спешки одну из нижних секций купола, просто повесив ее на петли, Санька заглянул в переговорную. Здесь обитал генерал от экспериментальных исследований, ведавший стратегическим уровнем планирования в такие вот дни, когда появлялась возможность пострелять на старой установке. Именно в этом и была проблема института новые установки все никак не создавались, а старые не ломались.
Илья Моисеич, мы сегодня еще долго стрелять будем? поинтересовался Санька у сгорбленной спины.
Спина живо превратилась в лучезарное лицо с большими очками в роговой оправе на типично еврейском носу. Илья Моисеич Райфе, кандидат физ-мат наук, был классическим незлобливым сыном Израилевым преклонного возраста, счастливо избежавшим пороков ворчливости и недовольства миром. Наверно, потому, что стрельба на стенде в переносном смысле все-таки была именно стрельбой и как-то успокаивала генетическую память крови. Не гоев перестрелять, так хоть лазерным усилителем бахнуть.
О, Са-ша, «ша» в его исполнении всегда звучало отдельно, я бы еще «азок стельнул, да и ладушки на сегодня. Сейчас я у Мака спрошу и уже в трубку радиотелефона, такого же древнего, как он сам, Мааак! Мааак!
«Вот сядет батарейка, так черта с два найдешь такую сейчас», подумал Санька не то о телефоне, не то об Илье Моисеиче.
Трубка ворчливо откликнулась. Санька очень ясно представил себе, как пятью этажами вниз по шахте, на уровне подвала во второй переговорной, кое-как приткнутой к боксу старой установки, ворочается неповоротливый Мак, он же Марк Алексеевич Магдаленский, полная противоположность Ильи Моисеича во всем, кроме национальности. И можно было поклясться, что если чем-то Марк Алексеевич доволен, то это непременно он сам.
Трубка отворчалась. Илья Моисеич вздохнул.
Давайте еще ти «азяда, Са-ша. Это полчаса от силы. Я, конечно, ваше дело молодое
«Какое оно нахрен молодое, мысленно рявкнул Санька, внешне ограничившись кивком. Сорок семь лет стукнет через месяц. А я тут все торчу и торчу»
Линь, три разряда еще! Крикнул он через плечо и толкнул дверь на крышу.
Здесь было пусто и тихо, в отличие от копошащихся и жужжащих внутренностей корпусов. Башенка не блистала новизной, и вообще удивительно, как до сих пор не превратилась в руины. Наверно, потому, что раньше умели строить даже здесь, на болотах. Санька слышал легенды, что лет двести назад, сразу вскоре конца последней мировой войны, эту башню в двадцать метров высотой заложили как авиадиспетчерскую, а сам институт как главную площадку по созданию ядерной бомбы. Но взлетную полосу так и не создали, и спустя столько лет институт продолжал окружать чахлый ивняк с озерами, кишащими чаячьей братией.
Зато здесь можно было на пару минут остаться одному. Чем старше становился Санька, тем сильнее в нем становилось желание куда-нибудь заныкаться. Лечь на дно, как подводная лодка, чтоб не могли запеленговать1. Закрыться в шкафу и сказать: « Я в Нарнии». На худой конец, просто упасть и притвориться, что сдох. Или морду тяпкой и что-то вроде «никого не трогаю, починяю примус»2.
Радостный писк нарушил неспешное течение Санькиных мыслей. Робот-снайпер, помесь старинной Арматы с луноходом, приветственно мигал огоньками на том, что можно было назвать его мордой, стоя прямо за спиной Саньки.
Как дела? спросил Санька.
Три коротких, два длинных. Санька наморщил нос, прикидывая, что это могло значить. Робот шел бесплатным приложением к куполу. Такие ажурные конструкции обычно ставили на крышах небоскребов, и там угроз для стекла было куда больше. Планета кружилась в облаке мусора, ближний радиус орбиты превратился в свалку. Небо расцвечивали метеоры сгорающих на подлете мелких фрагментов всего на свете, а то, что сгореть не успевало, добивали роботы. Впрочем, пятиэтажной башне института мусор из космоса не грозил точно. И робот скучал, нарезая круги вокруг ажурного сооружения, стараниями снабженцев НИИ превращенного в пультовую старого «Софита».
В Саньке вдруг проснулся азарт программиста. Где-то в затылке отрешенный голос прожженного технаря сказал: «Этот робот не используется по назначению. От него нет пользы. Во что можно его превратить?» И прежде чем здравый смысл успел рявкнуть: «Да ты на себя посмотри, айтишник-слесарь!», руки потянулись к щитку выводов сразу над мигающими огоньками снайпера и откинули крышку. Незнакомые разъемы соседствовали со вполне стандартным сенсорным экраном. Так, а если