Значицца так, полковник, (при этих словах Семирядов возликовал: очередное звание! Может, ещё и орден дадут? Боевое Красное Знамя в самый бы раз!) Срочно свяжись с Ленинградом! Курсанта этого немедленно
Арестовать? понимающе напрягся Семирядов.
Какой, нахрен, «арестовать»! Себя, блин, арестуй, суток на десять! А Царевича доставить в Ленинградское Управление и расспросить! Деликатно!
Есть!
И подполковник Семирядов дисциплинированно отправился отдать распоряжение о доставке курсанта Царевича куда надо, а потом под арест, ибо приказы начальства не обсуждаются.
Иван переступил порог и пружинисто вскинул руку к козырьку фуражки:
Товарищ генерал майор! Курсант Царевич по вашему приказанию
Трое сидящих за столом с интересом воззрились на добра молодца пятью глазами.
Вольно, курсант, кивнул генерал Николаев, начальник Управления КГБ Ленинграда и области, Присаживайся.
Иван присел на краешек стула, по-прежнему держа спину прямой. Штатский, тот, что помоложе, шепнул что-то на ухо штатскому постарше, одноглазому. Генерал не расслышал и недовольно фыркнул.
Давайте для начала уточним ваши данные, товарищ курсант, предложил молодой штатский, не представляясь, и открыл папку:
Царевич Иван Иванович, год рождения 1943-й, место рождения деревня Широкая Здеся, Карельская АССР, знак Зодиака Близнецы, национальность карел? тут он запнулся и неуверенно посмотрел на старшего.
Тот слегка напрягся, соображая, потом кивнул:
Нормально. Карелы, они совсем как русские.
И молодой продолжил:
член ВЛКСМ, холост, владение иностранными языками: читает по-германски со словарём, по-варяжски говорит бегло, но грамоты не знает, магией не владеет, за границей не был Отличник боевой и политической подготовки, он замолк и поднял взгляд на Ивана, Всё правильно?
Так точно! рявкнул Иван, выпучив по-уставному глаза и изображая стойку «смирно», хотя и продолжал сидеть.
Что вы говорили вечером десятого апреля, в двадцать шестнадцать? строго спросил одноглазый, также не представившись.
Иван растерялся:
Десятого? Э-э восемь дней назад?
Да!
Иван поёрзал, припоминая:
Ну перед отбоем товарищам сказку рассказывал про Змея Горыныча
Все трое в ажитации подались вперед:
Вот! С этого момента поподробнее!
Что сказку рассказывать? осторожно уточнил Иван.
Генерал утвердительно взмахнул бровями.
И курсант начал:
Пошел однажды мужик Емеля на Горелое болото, по клюкву. В том году клюква добрая уродилась, крупная, с лесной орех, да сладкая, как ананас заморский. Известно, коли лето доброе, на вёдро щедрое, то и клюква родится сладкая, да спеет не враз, а помаленьку, волнами, как бы. Сходил, набрал короб, через неделю опять сходил, ещё короб принёс. И каждый раз спелые, ягоды-то! Из той клюквы вся деревня мёд варила, да такой забористый: чарочку выпьешь и сразу во чреве тепло, а в очах сияние. Торговали тем мёдом и на базаре, и к чугунке выносили для проезжающих. Хорошо расходился! А однажды заехал в деревню один генерал поохотиться, так мёд ему так понравился, что велел он бочку ему в Санкт-Петербург присылать кажный год. И двести рублёв вперёд заплатил! Ассигнациями, правда. Но это так, к слову. Да, о Емеле: он в то лето уж восьмой раз по клюкву ходил, тайком от деревенских, ибо знал ягодницу заветную, самую, слышь, во всей округе обильную. Далёко, правда, иттить, с рассвету до полудня. Идет он, значит, идёт, да вдруг с ясного неба (а поутру ни единой тучки не усматривалось!) ливень хлынул! И такой, слышь, сердитый, враз и армяк, и рубаха, и порты промокли, хоть выжми! Онучи тож И спрятаться-то негде, посередь болота! И перемены сухой с собой нету. А Септембрий-месяц в наших краях хоть на солнышко и щедр, да не жарок: известное дело, Север! Начал Емеля замерзать. Ну, не так, конечно, как зимой в пургу кум его Пимен замерз в ледышку, аж звенел потом в гробу, когда на погост несли, но зуб на зуб не попадает. Обогреться бы, костёр разжечь, да одёжу высушить! Онучи тож Выбрался мужик на местечко посуше, костер сложил и давай кремнем да огнивом стучать! Да только трут у него отсырел. Бился, долго бился не может костёр разжечь! И, как назло, ни одной березки кругом, чтобы бересты надрать да растрепушить меленько, новый трут исделать. А дело уж к вечеру, ещё час-другой и ночь ляжет. Заплакал Емеля, жалко ему стало помирать студеною смертью. И воскликнул с надеждою: