Нет, нет, сердешный, нам молочка не надо. Ступайте себе с богом.
Открывай уже! Клоун, проворчал Стас.
Воспоминания о предыдущих поездках на картошку совсем не радовали Доброва: холод, глубинка, бараки, грубая работа. Впрочем, новость о поездке на сельхозпрактику оказалась неприятной не только для него. Половина преподавателей института, ознакомившись в конце августа с решением ректората, гласившим о том, что в колхоз в этом году едут все курсы, а также весь преподавательский состав, понеслась оформлять больничные, отпуска без сохранения содержания и прочие документы, освобождающие от экзекуции. «Проскочить» удалось немногим, ибо парторг МОГИФКа Печёнкин решение об освобождении принимал лично по каждому случаю.
Никаких больных мам и внуков-первоклассников не признаю, отказал Владимир Ильич ректору по хозчасти Блинову. У мам есть папы, а у детей свои родители. Так что поедешь, Сергей Сергеевич, в колхоз, как все. Заодно поучишься управлению хозяйством на селе. Глядишь и пригодится.
Блинов, пожелтевший и похудевший из-за срочного ремонта труб в общежитии и главном учебном здании, вяло мямлил про сорванный отпуск и плохое самочувствие. Но всё было зря. Освобождение от сельхозработ получили только два преподавателя вуза: у одного был нестабильный диабет, у второго онкология у супруги. Всем остальным было приказано явиться в назначенный день с вещами для отправки в колхоз. Каждый учебный год в стране всегда начинался первого сентября, и традиция эта не менялась, даже, если «Первый день знаний» выпадал на воскресенье.
В этом году он пришёлся на вторник. День обещал быть светлым и тёплым. Войдя в калитку, Добров прошёл к террасе перед домом. Здесь, на миниатюрном железном столике с витиеватыми ножками стоял чайник, в который, Стас это знал наверняка, Володя бросил листья чёрной смородины с кустов, что росли у забора. Стальнов, открыв ему дверь, вышел и сел в удобное кресло.
Добров, проходя мимо, наклонился к чайнику и потянул носом:
Балдеешь?
Балдею не то слово, Стас. Сижу вот и думаю: за какие такие заслуги господь позволил нам пожить в такой вот красоте?
Ну, тебе виднее, огрызнулся Добров.
Ты о чём это? в голосе Володи послышалось волнение.
Да ни о чём. Расслабься и принимай солнечные ванны, Стас смотрел простодушно. Стальнов смахнул со стола с крошки только что съеденного печенья, кивнул напротив себя:
Садись.
Потом. Сначала я в душ.
Иди-иди, а то Витёк, когда проснётся, залезет туда на час, это вышел на улицу ещё один из ребят Юра Галицкий. В противоположность друзьям он уже был одет по-походному: в широкие вельветовые брюки, старую футболку с рукавом до локтя и широким вырезом горловины. Его тупоносые ботинки с массивной подошвой, смотрелись, как обувь горных туристов.
Стас хлопнул Юре по подставленной руке:
Везёт же некоторым! И чего я не аспирант?
Кранчевский, единственный из проживавших на даче ребят не легкоатлет и не студент, впервые оказался объектом зависти Доброва. Учиться Стас не любил и всегда сетовал на «заумность» старшего товарища.
Зато ты студент третьего курса, готовый отбыть для выполнения задания партии и поработать во спасение Родины, десятиборец Галицкий трижды похлопал Доброва по груди. Он и Стальнов, студенты последнего, четвёртого курса, сообщению о поездке в колхоз были очень удивлены; обычно старшекурсников туда не отправляли. Но, в отличие от Стаса, Юра не унывал. Володя тоже отнёсся к известию спокойно.
Во спасение Родины от чего, Юрок? скривился средневик; накануне он выпил, и теперь у него неприятно ломило виски и щипало глаза от света.
От излишнего урожая, засмеялся Стальнов. Иди, страдалец, мойся. А потом Юрка нальёт тебе кофею в твою «мадонну», а ты будешь пить его, как Пульхерия Андреевна, оттопырив мизинец и вдыхая запах камелий.
Вот уж точно горе у тебя, Вовка, от ума. Начитался ты на мою голову. Пей свой чай с «можжевеловыми почками» и не подавись, Стас не любил, когда его подначивали. Кофе по утрам был для него тем ритуалом, без которого не начинался день. В их семье, в Пятигорске, его пили на террасе и непременно из красивых чашек. Так что три дня назад Стас привёз на дачу коробочку прекрасного молотого кофе и изящную чашку из домашнего сервиза «Мадонна».