Корабль постоянно вздрагивал. Вибрация была слабой, на пределе заметного, но она проникала сквозь металл, кость, а, быть может, и сны.
Эмма Глассгольд и Чи-Юэнь Ай-Линг сидели на скамейке среди цветов.
Они прогуливались по кораблю и разговаривали, нащупывая путь к дружбе.
Однако, войдя в сад, обе умолкли.
Внезапно Глассгольд вздрогнула, словно от боли, и отвернулась от экрана.
— Напрасно мы сюда пришли, — сказала она. — Давай уйдем.
— Почему? — удивленно спросила планетолог. — По-моему, здесь чудесно.
Это лучше, чем голые стены, которые мы сделаем приятными для глаз не раньше, чем через много лет.
— От этого не убежишь, — Глассгольд указала на экран.
Так получилось, что в этот момент он сканировал пространство за кормой, и показывал Солнце, уменьшившееся до ярчайшей из звезд.
Чи-Юэнь внимательно присмотрелась к своей спутнице. Молекулярный биолог была, как и она сама, небольшого роста, темноволосая, с голубыми глазами, с круглым и румяным лицом и коренастой фигурой. Она одевалась очень просто, и на работе и на отдыхе. И, хотя Глассгольд не была противницей общественных мероприятий, до сих пор она оставалась скорее наблюдателем, нежели участницей.
— За — сколько? — за пару недель, — продолжала она, — мы достигли окраин Солнечной системы. Каждый день — нет, каждые двадцать четыре часа;
«день» и «ночь» больше не значат ничего — каждые двадцать четыре часа наша скорость увеличивается на 845 километров в секунду.
— Козявка вроде меня рада снова иметь полный земной вес, — сказала Чи-Юэнь нарочито беспечно.
— Не пойми меня превратно, — торопливо сказала Глассгольд. — Я не стану кричать: «Поверните обратно! Обратно!» — Она попыталась подшутить над собой. — Это было бы нечестно по отношению к психологам, которые признали меня годной. — Шутка не удалась. — Просто… я поняла, что мне нужно время… чтобы привыкнуть к этому.
Чи-Юэнь кивнула. Она, в своем самом новом и ярком чеонг-саме — среди ее увлечений было собственноручное изготовление одежды, — казалась почти принадлежащей к другому биологическому виду. Но она похлопала Глассгольд по руке и сказала:
— Ты не одна так чувствуешь, Эмма. Это предвидели. Люди на корабле начинают сейчас понимать не только умом, а всем своим существом, что значит отправиться в такое путешествие.
— Непохоже, что ты переживаешь.
— Я не переживаю. По крайней мере, с тех пор, как Земля исчезла в солнечном сиянии. Прощаться было больно. Но у меня есть опыт прощаний. Он учит смотреть вперед.
— Мне стыдно, — сказала Глассгольд. — Ведь мне было дано намного больше, чем тебе. Или это сделало меня слабодушной?
— Действительно больше? — приглушенно спросила Чи-Юэнь.
— Н-ну… конечно. Почему ты спрашиваешь? Ты что, не помнишь? Мои родители всегда были благополучными людьми. Отец — инженер на дезалинизационной фабрике, мать — агроном. Негев — прекрасное место, когда растут хлеба, и тихое, дружелюбное, не такое лихорадочное, как Тель-Авив или Хайфа. Хотя мне и нравилось учиться в университете. Я могла путешествовать с интересными спутниками. Конечно, я была счастлива.
— Тогда почему ты записалась для участия в экспедиции на Бету-3?
— Научный интерес… Полностью иная эволюция целой планеты…
— Нет, Эмма. — Локоны цвета вороньего крыла встрепенулись, когда Чи-Юэнь покачала головой. — Межзвездные корабли доставили данные, которых хватит на сотню лет научных исследований прямо на Земле. От чего ты бежишь?
Глассгольд прикусила губу.
— Мне не следовало совать нос в твои дела, — извинилась Чи-Юэнь. — Я хотела помочь.
— Я расскажу, — сказала Глассгольд. — Я чувствую, что ты действительно могла бы мне помочь. Ты моложе меня, но повидала больше. Она сплела пальцы, положив руки на колени.