От резкой смены положения голова немного закружилась, но Лёша встряхнулся, потянулся и, полный сил и готовности к подвигам, направился к выходу. Открыв дверь, он всё же пару секунд помедлил, вглядываясь в обволакивающую черноту коридора, где не угадывалось никаких источников света, и, глубоко вдохнув, двинулся навстречу тьме.
Пробираться в коридоре пришлось наощупь, к тому же пол был крайне неровный и местами мокрый, поэтому идти приходилось очень медленно. Стены, сложенные из грубого камня, кое-где были покрыты склизким грибком. Наконец, когда Лёша в очередной раз вытянул ногу, чтобы нашарить в темноте рельеф пола, он понял, что наткнулся на лестницу, резко поднимавшуюся выше. Лёша начал медленно, ступенька за ступенькой, карабкаться вверх.
Постепенно темнота отступала вверху был некий источник света. Сделав очередной поворот, Лёша увидел маленькую ссохшуюся деревянную дверь, которой заканчивалась лестница. Обрадовавшись, что всё-таки выберется из тьмы, он поспешил к спасительному выходу, при этом на секунду потерял равновесие и чуть не улетел назад, но в последний момент устоял на ногах.
Чуть запыхавшись, Лёша подошёл к двери, распахнул её и невольно зажмурился от яркого света. Немного помедлив, он открыл глаза и смог рассмотреть очередной длинный коридор, степенью запылённости и количеством мрачных портретов напоминавший старинный английский особняк. По обе стороны коридора располагалось множество дверей, причём все разного цвета и дизайна, некоторые открыты, какие-то закрыты. Всё помещение производило впечатление давно заброшенного и никому не нужного.
Ближайшая к нему дверь была приоткрыта, и оттуда доносились мужские голоса. Лёша на цыпочках подкрался и заглянул внутрь. Пред ним предстал большой зал прямоугольной формы с тёмно-зелёными обоями и высокими окнами, наполовину заложенными кирпичом и к тому же частично прикрытыми тяжёлыми пыльными шторами. В дальнем конце зала находился камин из грубого камня, в котором догорало последнее полено. Недалеко от камина стояли два массивных кресла с деревянными подлокотниками. В одном из них сидел худой мужчина неопределённого возраста и рода занятий, одетый в тёмные брюки и серый свитер с орнаментом в виде северных оленей. У него были каштановые волосы, доходившие до плеч, длинный крючковатый нос, увенчанный очками в тонкой оправе, и крайне цепкий, даже колкий взгляд. Создавалось впечатление, что от этого незнакомца невозможно что-то утаить или спрятать. Он сосредоточенно слушал собеседника плотного человека средних лет в кожаной куртке с седеющими русыми волосами и трёхдневной щетиной.
Я пытался что-то сделать. Мать его привлёк, она ему денег пообещала. Успокоила, что всё образуется. Даже из банка ему позвонили кредит ему предложили, а он
Ты уверен, что больше никто с ним не работал?
Да, я смотрел! Что я совсем идиот, что ли? Ну не мог я проглядеть кого-то. А скрыться от меня могут всего человек десять, они бы не стали. Ну не стоит он того, обычный мелкий клерк. Там сразу понятно, когда родился, когда женился, когда помер.
А Лика что говорит?
Какая разница, что она там говорит?! Почему тебя вечно это волнует?! Достала меня эта стерва!
Сидевший в кресле усмехнулся, приподнял бровь и саркастичным тоном поинтересовался:
До сих пор не можешь забыть?
Ей повезло, ты же знаешь.
Крепыш в кожаной куртке смутился и начал задумчиво изучать носки ботинок.
Ладно, ясно всё с тобой. В следующий раз работай аккуратнее. За этот заказ ничего не получишь. Через пару дней следующее задание.
Какого хрена?! Я на этого мужика неделю убил! Мог у Гавра что-нибудь взять!
Отказ возмутил небритого до глубины души. Видимо, он сильно надеялся на вознаграждение.
Сидевший в кресле не обратил на это никакого внимания и, не меняя интонацию и не переводя на собеседника взгляд, продолжил:
Ты же знаешь, я плачу за работу. Он должен был выжить. Нет жизни нет платы. Всё честно, как в аптеке. Меня не интересует, сколько ты потратил на него времени, меня интересует результат.
Ну ты и мразь, Матвей! Не зря от тебя все сваливают. Небритый сжал кулаки в приступе немой злобы.
Миш, это далеко не главное моё достоинство.
Тот, кого назвали Матвеем, расплылся в холодной самодовольной улыбке Чеширского кота. Слово «мразь» он, похоже, относил к числу комплиментов.
По выражению его лица Миша понял, что ничего не сможет добиться и аудиенцию можно считать оконченной. Он недовольно буркнул: