Времени не было. Не успел. Что там?
Англосаксы опять удвоили бюджет лошарикам. Я не знаю, что с этим делать. У нас нет возможности их перекупать. Я разговаривал с Додей. Но у них и так уже работает пара сотен дятлов. Больше они уже не потянут, а делать что-то надо. Нам стуканули, что столичные лошарики готовят провокацию. Опять какая-то херня. Ведь даже нет ничего нового, пользуются теми же технологиями, уроды!
Может, потому что мы так и не научились им противостоять? меланхолично заметил глава государства.
При всей выдержке и обычной собранности сейчас министр выглядел нервозным и потерянным. Александр удивился, что друг изменил привычной вежливости и перешёл на пренебрежительный жаргон, который обычно не использовал. Мало кто в правительстве называл объединение оппозиционных организаций «лошариками», стараясь сохранить хотя бы видимость признания и уважения. Постоянно этот термин использовал только сам Додик министр массовых коммуникаций и связей, теневая фигура правительства, прозванная журналистами и различными аналитиками «главным архитектором». В подчинении Додика работали несколько сотен высококлассных IT-специалистов, средства контроля и слежения за всеми интрокомами, социальными сетями, переговорами и любой информацией, которая ежедневно писалась, отправлялась и передавалась по многокилометровым кабелям и невидимой сетке беспроводной связи. Кроме того, в его распоряжении была парочка специальных отделов, вызывавших особый страх и трепет в душах посвящённых. По сути, именно за его скромными невзрачными стенами скрывались основные центры контрразведки, разведки, а также секретные данные.
Сам Додик засохший во времени интеллектуал, он же Дмитрий Эдуардович Васерман, занимавший разнообразные посты в министерстве уже около тридцати пяти лет и прошедший путь от самого низа к безграничному влиянию, был своеобразным «смотрящим» верхушки государства. Нет, он не обладал какой-то конкретной властью, всегда с особым почтением выполнял любые указания и приказы, да и его министерство работало как часы, всегда точно и в срок предоставляя любые необходимые сведения. Вот только занять в стране какой-либо пост выше мэра провинциального города кандидату, который не устраивал лично Додика, было невозможно. Сам Александр прекрасно знал всю мощь министра, что позволяло ему находиться с ним в партнёрских отношениях и никогда не пересекаться в сферах влияния.
Министерство массовых коммуникаций исправно работало, чтобы создавать благоприятный образ государства как среди его граждан, так и за рубежом. Однако аналогичные иностранные службы последнее время работали значительно эффективнее. Это объяснялось, с одной стороны, большими финансовыми вливаниями и значительным опытом применения этих технологий, а с другой традиционным пренебрежением восточных культур к технологиям массового влияния. Александр часто размышлял, почему на протяжении истории Россия, а затем и Евразийский союз неизменно проигрывают так называемую идеологическую войну. Возможно, дело в том, что её правители уделяли этой сфере преступно мало внимания, считая её глупыми заморочками журналистов и интернет-задротов, а возможно в том, что культурная, технологическая и научная экспансия имеет гораздо большее значение, чем принято считать.
Самого Александра часто упрекали в американофобии и ненависти ко всему западному. Хотя мало найдётся восточных управленцев, бывших и настоящих, которые были избавлены от этого недуга. По его мнению, они делились на два типа: ярых ненавистников и столь же ярых завистников, которые в искреннем презрении к собственному народу были готовы примкнуть к любому, разделившему эту ненависть. Он не относил себя ни к одному, ни к другому лагерю, считая, что средний житель его страны заслужил возможность купить отечественный автомобиль или посмотреть фильм на родном языке, даже если он этим правом никогда не воспользуется.
Это не в моей юрисдикции раздражённо отозвался министр. Он развалился в кресле и медленно расстегнул мундир. Его нервозная усталость булькала где-то в груди, рискуя каждую секунду вырваться наружу, вылившись волной ненависти.
Знаю Александр прикрыл глаза, воскрешая в голове образ Додика. Я без претензий. Я поговорю с ним. Не беспокойся. Есть шансы узнать, что замышляют лошарики? Опять молодёжи хочется вершить революцию?
Ага, кивнул Михаил, вытягивая ноги. Как там было? «У того, кто в шестнадцать лет не был радикалом, нет сердца; у того, кто не стал консерватором к шестидесяти, нет головы»? Какие-то у нас все больно сердечные