Никакого святотатства или профанации не происходило. Наоборот. Первый стакан поднимался за упокой Сашенькиной души, выпалывались сорняки, соскабливался мох с каменной плиты. Мужики уверяли, что они ощущают Сашенькино благоволение за то, что посещают место её упокоения и ухаживают за могилкой. Врали, конечно.
Итак, они сидели перед могилкой. Они это гормашевцы: Барсуков и еше два сотрудника из лаборатории снегоуборочных машин. Они допивали вторую бутылку портвейна (водка в сельской лавке не продавалась) и обсуждали событие, которое приключилось в их коллективе, прибывшим в подшефный совхоз на уборку картофеля.
Надо сказать, что гормашевский десант в количестве двадцати человек каждый год трудился в совхозе с мая по октябрь. Трудился по-сменно, по месяцу. Жили «десантники» в бывшей школе, деревянное здание которой располагалось в ста метрах от Сашенькиной могилки перед огромным барским парком.
Раньше-то на месте школы стоял двухэтажный дом с колоннами принадлежавший, как и все окрестные земли, Свиридовым, дальним родственникам Пушкиных. В семнадцатом году мужики дом спалили. Дом спалили, а парк остался. Он разросся, одичал и превратился в романтический приют для молодых «десантников» и «десантниц».
Школьное здание имело четыре больших помещения (бывшие классы). В одном жили мужчины, в другом женшины, в третьем была столовая, в четвертом кухня.
Пересменка прошла вчера. Отработавшие месяц гормащевцы убыли в Ленинград, а вновь прибывшие стали обживаться и готовить стол для проведения привальной.
Привальная протекала стандартно: водка, шашлык, свежие овощи, накатаннве тосты. Подошло время поднять стканы за милых дам. Слово взял заводило и шутник Мишка Огурцовский:,
Друзья, пить сразу за всех милых дам пошло. Я предлагаю выпить за каждую прекрасную даму персонально!
Ура! одобрило застолье
И не только выпить, продолжил Огурцовский, а перед тостом исполнить отрывок из песни, где есть имя тоскуемой.
Ура, как-то не очень уверенно прогудело застолье.
Пойдем по кругу. Первая милая дама у нас Любовь Петровна. Кто знает песню, где было бы её имя?
Народ задумался. Кто-то предложил: «Люба, Любушка. Любушка-голубушка». Песню отвергли так как молодежь не знала слов. Тут поднялся очень пьяный Слава-программист:
В честь прекрасной Любви Петровны исполняется прекрасная песня.
После паузы он ото всей души исторг:
Любовь нечаянно нагрянет.
Застолье с восторгом подхватило:
Когда её совсем не ждешь.
И каждый вечер сразу станет
Удивительно хорош
Любовь Петровна просто расцвела.
Следующей по кругу была Ниночка, вертлявая хохотушка. Здесь с песней трудностей не было. Почти сразу и почти хором застолье загудело:
Нинка, как картинка, с фраером гребет
Ниночка долго смеялась.
Затем пришел черед Оленьке. Она сидела отрешенно, как на воздусях: у нею была любовь. Её обоже силел рядом с ней и тоже млел. Но тут огурцовский проект начал давать трещину: песня с именем Оля никак не вспоминалась. «Ах васильки, васильки» отклонили: не в масть, там про убийство. Положение спас Барсуков. Он поднялся с сидения, принял позу Ленского и выдал:
Ах! Ольга, я тебя любил
Народ не подкачал и подхватил:
Тебе единой посвятил
Рассвет печальной жизни бурной
Дальше певцы не знал ни слов, ни мелодии, но все равно Оленька была растрогана и даже разрумянилась.
Только собрались с силами, чтобы прославить четвертую милую даму, как инженер-конструктор Сизов заорал:
Люди, я знаю частушку про Оленьку. Хотите спою? Только она неприличная.
Валяй, мы чай не дети, отреагировало пьяное сообщество.
И Сизов выдал широкоизвестный, похабный стишок, который и в литературном-то оформлении выглядел неприлично («Позанимаемся сексом, Оленька, пока на лобке не вырос пушок»), а в оригинальном звучании полный атас.
Застолье поскучнело. Оленька побледнела. Оленькин обоже решил, что его Дульцинею оскорбили. Он встал и решительно направился к Сизову. Между ними завязалась драка.
Драчунов быстро разняли, заставили помириться, но нестроение было испорчено. Все стали по-тихоньку расходиться по своим койкам.