Анатолий Смирнов - Всё, что не названо. Стихотворения стр 2.

у Толстого в бороде полешко,
Горький ваксой вычернил усы,
ну а Чехов всё грызёт орешки
с белкой среднерусской полосы.

осень сыро под окном рябеет
жёлтым и бордовым лещина
у калитки унтер пришибеев,
и в театр уехала жена.

хряснет в темя унтер пришибеев,
сунет под надгробную плиту
и в полку червей и скарабеев
станешь тем, чем не был на свету:

персть земли без страха и страданья,
пыль земли без боли и невзгод.
а душа, беспёрое созданье,
скаплет с гроба в ток подземных вод.

понесёт её кругами ада
сквозь бесчувствие, камень и века,
где одна надежда и отрада 
выйти к свету горлом родника.

избегая города, двориков опричь,
в единично-общее вляпался Ильич.

уходил от сыщика, шедшего хвостом,
в единично-общее впёрся под кустом.

то ли человечье, то ли кобеля
единично-общее кучила земля.

почесала лысину крепкая ладонь:
«в общем единичное, ты  такая вонь!

раскачаем общество, завоюем мир, 
спустим единичное в лагерный сортир!»

Очумелые тучки над озером, иней, сквозняк октября
Сталин лысину Ленину трёт в шалаше скипидаром,
чтоб ломота в подкорке прошла
                                            и взметнулись пожаром
пролетарские мысли вождя
                                             на Керенского и на царя.

У обоих усами сокрыты клыки, словно в ножны палаш.
Скипидарная мысль, скипидарные жирные ручки
Перекоп Беломор Колыма Очумелые тучки
И не выдаст полиции
                              знающий фин волкдлакский шалаш.

Седлает Копёнкин с утра Пролетарскую Силу,
с шашкой наголо вихрем летит на врагов
Гладит наган, как бабу, в любви к революции милой
контуженный на голову Макар Нагульнов

Вокруг  русская степь
                                  и одна и та же людская фактура
но Шолохов смотрит с кургана, а Платонов  с Луны,
и «Поднятой целины» не понять без «Чевенгура»,
а «Чевенгур» не понять без «Поднятой целины».

и взнуздав словами мустанга абсурда,
уходил он от красных знамён и колонн,
но за волю к свободе, к наивности мудрой
был не раз то в тюрьму, то в дурдом заключён.

Где напыщенных маршей и од тарарамсы
над равниной летели в Коцит по косой,
среди фальши и хамства стал, всё-таки, Хармсом 
хищной щукой стиха, а не тощей хамсой.

князь мышкин и художник шишкин
в лесу ловили медведя
летел по небу ас покрышкин
на лес цилиндрами гудя

и мышкину заметил шишкин:
мы не поймаем медведя
всех распугал их ас покрышкин
на лес цилиндрами гудя

и шишкину ответил мышкин:
наверно хочет медведя
забрать на небо ас покрышкин
на лес цилиндрами гудя

Он был штурманом у лётчиков-налётчиков
на «ил-четвёртом» фрицам на беду,
с таких Берлин бомбили между прочим
в августе в сорок первом году.
Он к нам приезжал, толстенький, лицо овалом,
на груди  червонная звезда и орденских планок ряд,
герой Союза полковник Андрей Коновалов,
чьё имя носил наш пионерский отряд.
Из тринадцатилетних семиклассников
выше его ростом
                            был каждый второй,
а он о том, как их дважды сбивали,
                             рассказывал так спокойно и просто,
что сразу было видно  герой.

по саду в тёмные часы
порхают мотыльком
средь яблонь чёрные усы
под драным котелком

а в дебрях тьмы где сеть плетёт
меж трав челнок росы
бой гитлер с чаплином ведёт
за чёрные усы

Ощипали с российской истории перья,
опалили, довольные тушкой вполне
со слюной аппетита за кухонной дверью
жадно жарят её на бесстыдном огне

И не видит их глаз, и не слышит их слух,
что нацелился в темя им новый петух.