Нельзя не отметить остроту, меткость, а главное, убедительность и справедливость многих высказываний Фейерабенда о мнимой компетентности современной науки, ее умении высказывать об одном и том же предмете прямо противоположные суждения, способности менять убеждения под влиянием ненаучных обстоятельств. Он настойчиво убеждает, что кажущаяся сложность науки определяется недостатками ее преподавания и что «современная наука вовсе не столь трудна и не столь совершенна, как стремится внушить нам пропаганда науки» (там же, с. 464).
Стремясь разрушить «наивную и почти детскую веру в науку», Фейерабенд отмечает, что современная наука, в отличие от науки предшествующих эпох, сильно изменилась, стала «мощным бизнесом, формирующим мышление его участников. Хорошее вознаграждение, хорошие отношения с боссом и коллегами в своей "ячейке" вот основные цели тех "человеческих муравьев", которые преуспевают в решении крохотных проблем, но не способны придать смысл тому, что выходит за рамки их компетенции» (там же, с. 464).
В отличие от других исследователей [37, 1990; 66, 1992], видящих решение проблемы в восстановлении авторитета науки, пропаганде ее значения для жизни современного общества, возрождении ее гуманистических идеалов, для Фейерабенда это решение представляется исчерпавшим свои возможности: наука должна уступить притязаниям на власть и влияние в общественной жизни другим формам знания, иным формам культуры.
Одной из причин, определяющих кризисное состояние современной науки, называется ее массовый характер (ученым может стать почти каждый), превращение в отрасль индустриального производства, что ведет к потере наукой традиционного облика занятия для избранных, ее отрыву от традиционных гуманистических ценностей и идеалов, которые позволили ей выстоять и взять верх над религиозным мировоззрением [37, 1991].
Это утверждение, отражающее реальное положение современной науки, имеет кардинальное значение для развития образования, обеспечивающего массовость науки. Массовое образование способствует разрушению науки, во всяком случае, в ее классическом понимании. Без формирования новых критериев научности современное образование, построенное в основном на картезианской научной парадигме и картезианском научном мировоззрении, не сможет развиваться далее.
Таким образом, мы можем констатировать разрушение прежней картины отношений между наукой, культурой и образованием. Складывается впечатление, что демократизация выступает как фактор, не только развивающий, но и разрушающий современную науку; наука, теряющая былую определенность и категоричность в суждениях о мире, перестает быть опорой образования, наконец, массовое образование, в свою очередь, способствует распаду науки. Устанавливаются отношения, едва ли не противоположные тем, которые были ранее.
Демократизация, способствуя созданию массовой науки на основе массового образования как условия существования современного общества, ведет к радикальным изменениям в понимании науки и критериев научности, ставящих под сомнение ее ведущую роль в современном мире.
1.3. Научная истина как продукт демократизации
Начнем с отношений, сложившихся между наукой, религией и образованием с XVI века, начала новой европейской истории, связанных с формированием современного индустриального общества.
Обсуждая проблему происхождения машинного производства, А. Бергсон заметил: «Не вызывает сомнений, что первые очертания того, что впоследствии должно было стать механизацией, появились одновременно с первыми стремлениями к демократии Не должны ли мы предположить в таком случае, что именно первое дуновение демократии дало толчок духу изобретательства, столь же древнему, как само человечество, но не очень активному, пока ему не предоставили достаточно места?» [3, 1994, с. 335].
Наиболее ярким выражением демократизации науки следует признать понятие объективной истины, ставшее подлинным знаменем научного познания с начала индустриальной эпохи и остающееся таковым по сей день. «Объективная» означает не только независимая от воли человека и вообще чьей-либо воли. «Объективная» означает всеобщая, доступная всем, не принадлежащая никому, «ничья» истина.
В этом своем качестве научная истина противостояла прежде всего истине религиозной. В религии предполагалось, что истина от Бога и доступна лишь тем, кто верит в него и следует его заветам, то есть ведет определенный образ жизни, следует определенным нравственным правилам. Тем самым религия как мировоззрение предполагала определенную этику, и наука, отвергая религиозное понимание истины, отвергала и религиозную этику. Это расхождение становилось чем дальше, тем глубже. Более того, наука намеренно отделяла себя не только от религиозной истины, но и от религиозной этики, особенно там и тогда, где и когда встречала противодействие своему любопытству, своему пониманию мира и своему развитию. Это необходимо признать, как бы мы ни рассматривали историю их отношений (см. [12, 1980]).